Александр Виленский - По гриб жизни

Крысы смотрят в глаза приближающейся смерти; расстояние в метр, нет, пол метра, он ведь отпускает снаряд в конечной точке замаха. Доля секунды, пламя шипит, обжигает шкуру, выжигает глаза, разлетается в стороны, по полу, в нос бьёт запах палёной шерсти, ***ть, тут же керосинка на комоде, в полуметре, аааргх.

Х — предусмотрительность.

Огонь спадает, слегка дымится свисающий с моей кровати обожжённый кончик простыни. На полу два обгорелых трупика, эти партизаны что, умирали молча? Внезапно один из кусков жаренного мяса поворачивает голову, это выглядит так сюрреалистично… я опускаю на него табурет. Добивающий. Тишина.

— А у меня новый уровень! — в голосе друга радость, удивление.

— Что?

— Смотри, — тычок пальцами в татуировку, — Блин, ты же не видишь.

По словам ушастого, римская цифра один на его плече превратилась в двоечку, это случилось в момент убийства крысы. Плюс, естественно, слышимый лишь ему звук угольника.

— Мне кажется, или эта крыса больше, чем позавчерашняя?

— Это которую я в пол вколотил? Я ведь её хорошенько так сжал в ладони, а руки у меня знаешь какие сильные…

Смех смехом, но крысы продолжают нас навещать. Парами, молча, да они даже приходят примерно в одно и то же время! Вдохновлённый полученной циферкой друг учится регулировать мощность огнешаров, ГОРЯЧО приветствует наших вечерних гостей. Он даже не даёт мне заниматься добиванием подранков, мотивирует это тем, что опыт мне всё равно не нужен, не в коня корм, а ему надо циферку три набивать. Фраги, все дела. Мне же на шею присела апатия. Свесила ножки, никак не прогнать её. Наверное, сказывается интеллектуальный голод и глубокое разочарование в способности активировать собственную татуировку. Смотрю на сияющего друга, он активно тренируется, мочит крыс с детским, в чём-то даже пугающим энтузиазмом. Он ведь даже в лес бегал, искал какого-нибудь зверя, чтобы и его, значит, шаром прокатить. И куда делся весь флёр цивилизации, да даже банальная жалость к невинной зверушке? Я понимаю друга. Если бы у меня тоже была настоящая магия, я бы… тоже, наверно, немного потёк крышей на дело её развития. Экстенсивного, экспрессивного развития.

Но магии не было. Интернета не было. Телевизора, радио, даже свежих газет не было. Были книги, старые газеты, в них были буквы, но буквы были скучными. Черно-синяя агитка № 4 с призывом выбирать Б.Н. Ельцина меня не вдохновляет. В печь, в печь.

В дне, — заметьте, это слово я использую в 2вух смыслах, — есть лишь одна отдушина, посиделки с дедом Никифором.

Я не знаю, откуда у него столько варенья, видимо человек реально привык делать по осени обильные запасы. Герой. Я притаскивал с собой что-то из наших продуктов, сыр там, колбасу, сухарики-пряники, мы сидели, смотрели старенький телевизор, разговаривали о том, как на Руси жить хорошо. Я серьёзно. Иногда — плохо, но в целом всё равно хорошо. Хорошо-хорошо-хорошо. Сколько много шуршащих, словно войлочные тапочки по линолеуму, букв. Приятный старик.

Я все-таки убедил ленивых созданий!

Я крут.

Первым я убедил себя. Это было сложно. Потом я убедил его. Это было проще.

Димка согласился с тем, что, если крысу появляют, значит это кому-то нужно//зачёркнуто, значит это откуда-то она вылазит, значит где-то должна быть дыра, которая нора. С крайне низкой пропускной способностью, не больше двух пассажиров в день, хе. Дом, по сути, состоит из 2ух комнат, точнее, одной большой комнаты, что разделена ненесущей стеной. Печка в центре, ближе к выходу, чтобы, значица, грязь и дрова таскались меньше. Топка выходит в малую комнату, задняя её спинка в большую, чтобы тепло было и тут, и там. Малая комната выполняет функции прихожей, истопницкой и кухни.

На деле мы крысиный лаз уже искали, но делали это спустя рукава. Рукава волочились по земле, оставляли дорожки в пыли. Шучу. Мы ребята чистоплотные, пол моем, посуду моем, тела моем мылом душистым, вытираем полотенцем пушистым. И зубным порошком, и густым гребешком. При беглом, наклончивом осмотре, что мы произвели сразу после первого пришествия, найдено ничего не было. Теперь настало время тяжёлой атлетики. Вооружившись тряпками, ведром колодезной воды и решимостью, мы поочерёдно отодвигаем шкафы-комоды.

— Дим, ты это видишь? — произношу севшим голосом. До шпагата голосу остаётся примерно пятнадцать сантиметров.

За отодвинутым от стены сервантом, что недовольно брюзжит тарелками, кастрюльками и заляпистыми стёклами, в получившейся 3х-сантиметровой щели что-то светится. Что-то цветное, на уровне пола. Мы отодвинули сервант ещё дальше. Тяжёлый, **ка.

— Стой, куда!? — пытаюсь перехватить я руку друга…

Если взрослые сказали

Не совать в розетку палец,

Ты возьми скорее вилку

И загни ей два зубца!

А потом втыкай скорее,

Пусть узнают все соседи,

Какой был ты мальчик умный,

Какой был послушный ты…

Вригорий Гостер-(с)

— Ты всегда такой дурак, по… хм, действительно, субботам, али как? — я успел, с божьей помощью и природной ловкостью, остановить конечность друга. Фух.

— Да, понял я, понял! — хмуро соглашается с моими доводами ушастый. Не всё ещё потеряно, значит.

Не, ну а чё, реально ведь — неизвестная науке разноцветная херня, куда клешни тянуть, а? Прямо в стене, вклеенная без единого зазора, переливается радужными искорками плёнка… портала?? То, что крысы вылезли именно отсюда, очевидно — в двп-шном заднике серванта прогрызена дырень, точно напротив светящегося квадрата, шириной порядка 15ти см.

Знаете, эта штука… очень красивая, хоть садись рядом и медитируй.

Цветные полоски, группами, медленно, лениво перемещаются хаотичными, закруглёнными траекториями, жёлтый становится синим, зелёный превращается в фиолетовый, цвета сочные, приятными глазу, яркость умеренная. Я б такую штуку поставил себе на экран мобильного. Хотя нет, не поставил бы — залипать потом начнёшь, в транс впадать, забывать про дела, заботы, проблемы, долги… Аквариум, в котором рыбки пашут в поте лица, на это можно смотреть вечно.

Явление мы по здравому размышлению решили изучить, ткнули в него для начала кончиком двухметровой жердины. Кончик прошёл насквозь, полотно портала в месте прокола всколыхнулось, потревоженные цвета ускорили свой бег, сменили траектории. Кончик вернулся обратно, внешне невредим, такой же серым, занозистый, цвета выдохнули, успокоились. Странная, гармоничная цветомузыка, писана вкусными, масляными красками.

— Руку? — боже, он безнадёжен…

— Если тебе её не жалко, суй, — пусть жрут, — Крысы ждут рисковых парней, эгегей, не робей!

— Да лан, что ты опять начинаешь! — друг такой глупый, такой недовольный…