Дарья Беляева - Болтун [СИ]

— У меня есть идея. Это может не сработать, но почему бы и нет?

Я широко улыбнулся и увидел, как они подались вперед: Сельма — близко-близко ко мне, едва не перевернув миску с мороженым, Хильде — оперевшись на локти, с комичным, неожиданно взрослым видом, а Гудрун — едва заметно, почти не выразив видимого интереса.

Только Гюнтер остался на месте, он следил за движением лопастей вентилятора, рот его был чуть приоткрыт.

— Мы должны попросить у бога, — сказал я шепотом, хотя на самом деле в этом не было никакой тайны ни для кого.

— Я видела, как это делает папа, — ответила Сельма. — Бог пригнал оленя прямо к нашему дому, и папа застрелил его. У нас те рога до сих пор висят, я на них леденцовые бусы повесила, чтобы кот не съел.

— Я не думаю, что бог обратит внимание на наши желания, — ответила Гудрун.

— Потому что сегодня многие люди чего-то хотят? — спросила Сельма.

— Потому что ему все равно.

— Ему не все равно, — ответил я. — Просто нам нужно привлечь его внимание. Во-первых забраться повыше, как говорят, ближе к звездам. А во-вторых…

Ложкой я выловил одну из утопленных вишенок, аппетит ко мне вернулся, но ягода показалась мне горьковатой на вкус. Я продолжил невпопад:

— Это как когда ты хочешь, чтобы тебя заметили взрослые. Нужно сделать что-то интересное. Что-то, что ему понравится.

Гудрун сказала:

— По-моему это глупо.

— Если даже это глупо, то мы ничего не потеряем, — ответил я. — Только немножко повеселимся. Если мы просто будем сидеть здесь и смотреть, как тает мороженое, ничего не изменится.

— Но ничего не изменится в любом случае.

У меня уже был ответ, который прошел вместе со мной сквозь много-много лет, и ты лично знакома с ним.

— Зато изменимся мы, — сказал я. Сельма завопила:

— Класс! Класс! Это просто супер классно! Обожаю меняться!

Гудрун пожала плечами, а Хильде слетела с ее колен и побежала к выходу. Я взял Гюнтера за руку, чтобы повести его с нами, и в этот момент меня посетила чудная идея. Наверное, никогда больше я не чувствовал себя таким прозорливым, как в тот момент, ни одно конъюнктурное политическое решение, ни единый военный подвиг, ничто не шло в сравнение с той простой мыслью, которая в секунду осветила мой ненадежный, просуществовавший всего семь лет разум.

— Нас поведет Гюнтер, — сказал я. — Он-то наверняка найдет правильное место, чтобы мы просили.

— Гюнтер не может найти магазин.

— Я тоже не могу найти магазин! Особенно, когда темнеет!

— Пожалуйста, — сказал я. — Гудрун, Сельма, давайте дадим ему шанс.

Я был в нем уверен, я знал, что он может привести нас в нужное место, туда, куда посмотрит наш бог, что надо всем и везде. Мы хором попрощались с Рудольфом и Хеддой и вышли на улицу. Там мы освободили свои велосипеды. Гюнтер обычно ехал за Сельмой, но сегодня я посадил к ней Хильде.

— Поедем вдвоем, — сказал я, сев перед ним на корточки. — Хорошо? Ты будешь показывать мне, куда ехать? Я хочу, чтобы ты привел нас туда, куда сам хочешь.

Я повторил это несколько раз, пока мне не показалось, что Гюнтер соотнес мои слова с реальностью и во времени. Мы сели на велосипеды, как воители древности садились на коней, мы были готовы к приключениям. Обернувшись, я увидел, как Рудольф за стеклянной стеной махнул нам рукой. Я счел это знаком того, что мы можем отправляться.

Я снова почувствовал ветер, бьющий в лицо и тонкие, проходящие сквозь лес дорожки, по которым скользили колеса. Некоторое время я ехал только вперед. Дорожки ветвились, струились, расходились в разные стороны. Запах «Сахара и специй» исчез, сначала тянуло свалкой, а потом остался только горьковатый аромат нагретого солнцем леса. Я никуда не сворачивал, только жал на педали, будто механически исполнял чужую волю. Это очень важный урок, это опыт — передавать управление кому-то другому, дать кому-то решить, куда вы отправитесь. Без этого я никогда не выиграл бы войну.

И хотя в какой-то момент я даже засомневался, понял ли меня Гюнтер, покажет ли он, куда нам нужно, я не остановился и не свернул, дожидаясь его сигнала. И он меня не разочаровал. Гюнтер сжал мое левое плечо, и я понял, что пришло время поворачивать налево. Я услышал, как ветер разнес смех Сельмы, она вырвалась вперед, затем отстала. Гудрун всегда ехала позади, словно бы раздумывала, не слезть ли с велосипеда.

Через некоторое время, когда я снова начал думать, что мне показалось, Гюнтер сжал мое правое плечо, и теперь я точно был уверен в том, что он знает, куда нам нужно. Или в том, что ему повезет.

Что, в сущности, было в тот момент одним и тем же. Везение в таком случае — знание, в котором человек не отдает себе отчет.

Мы ехали долго, Сельма успела врезаться в дерево, и мы прервались на некоторое время для оказания ей необходимой поддержки, в основном моральной.

Когда мы выехали к напитанному солнцем кукурузному полю, я понял, что мы там, где должны быть, еще не увидев водонапорную башню. Это было особенное место. Оно казалось бескрайним, высокие кукурузные стебли, пахнущие сладко и зелено, возвышались над нами.

Мы прислонили друг к другу наши велосипеды, словно усталых питомцев, встали близко-близко, и я сказал:

— По-моему, очень интересно. И высоко. Теперь надо придумать, что мы сделаем такого, чтобы наш бог заметил нас.

Но еще прежде, чем я закончил, Гюнтер вошел в кукурузное поле, раздвинув стебли, с безразличием к безграничным пространствам, которые пугали меня. Я взял за руку Хильде и пошел за ним следом. Я отклонял для сестры стебли ровно так, как много лет спустя делал это для тебя, только я был меньше, стебли казались тяжелее, а один из них даже ударил меня по носу созревшим, вкусно пахнущим кукурузным початком. Мы чувствовали себя очень странно, кукурузное поле казалось нам жутковатым. Отчасти это были простые, человеческие инстинкты — у нас не было возможности для обзора, а когда человек понимает, что не сможет увидеть опасность, он считает, что она есть. Волей неволей мы думаем о том, кто может скрываться в кукурузных полях.

Во-вторых, было нечто особое в этом пьянящем запахе, в жужжании насекомых над нами, в синем небе по которому до головокружения быстро плыли облака.

Позади меня Сельма грызла свежие початки. Хильде сильно сжимала мою ладонь, и, чтобы ей не было страшно, я взял ее на руки. Вскоре эту практику пришлось прекратить, потому как пропорции нашего роста и веса затруднили мне процесс, однако тогда я еще мог радоваться тому, что умею успокоить свою сестру таким простым, человеческим способом.

Гудрун держалась к нам ближе, чем обычно, смотрела себе под ноги, а плечи ее были напряжены. Только Гюнтер шел вперед целеустремленно, словно бы впервые понял, как это идти куда-то. Мы не видели его таким даже, когда он вел нас к себе домой. Казалось, он изменился, стал кем-то другим или кто-то другой стал им.