Дарья Беляева - Жадина [СИ]

Я глажу пальцем мамину шляпку. Она выглядит такой счастливой, но в ее лице и в момент наивысшего спокойствия, до всех произошедших с ней ужасов, есть нечто нервное. Санктина выглядит скорее жадно веселой, как эти люди, которые всегда напиваются на праздниках, потому что ни в чем не знают меры. У нее красивые черты, а от улыбки они становятся резче, будто бы хищными.

Словно в те далекие годы эта девушка уже знала, кем станет однажды. На фотографии глаза у нее, наверное, синие, а может голубые. Не слишком хорошо видно. Но когда я встречал ее в последний раз, они были пшенично-желтыми, как у Нисы.

Когда Ниса отворачивается, чтобы посмотреть на Офеллу, я кладу фотографию в конверт. Когда-то мама порвала все фотографии со своей сестрой и, наверное, она жалеет об этом. Я бы пожалел. Мне хочется вернуть ей фотографию, ведь именно ей, а не Нисе или мне, она на самом деле принадлежит. То есть, совсем на самом деле, конечно, Санктине, но Санктина никогда не думала, что мама умерла и может увидеть ее фотографии в газетах.

— Я письмо отправлю, — говорю. — Хорошо?

Ниса кивает.

Я иду к почтовому ящику, он у выхода и, наверное, существует для людей, которые до последнего забывали отправить открытки. На нем даже кто-то написал «последний шанс».

Я стою около него, думаю, и вправду, вот он мой последний шанс быть честным. Стоит совершить одно движение рукой, опустить письмо внутрь, и я стану лгуном. Мне этого не хочется, но так надо ради моей подруги (и, может быть, кузины) Нисы.

— Прости меня, — говорю я ящику. — Я не хочу ставить тебя в неловкое положение, но так надо.

Ящик синий, с приоткрытой железной крышкой надо ртом, пожирающим открытки и письма.

Я закрываю глаза и на ощупь опускаю письмо в прорезь, отчасти надеясь, что не попаду, и это будет знак, чтобы Марциан был честным. Но все получается, и я отворачиваюсь от ящика, словно мы с ним незнакомы. Или знакомы, но являемся соучастниками преступления.

Аэропорт такой светлый, что люди в нем кажутся точками на бумаге, отчего-то движущимися в хаотичных потоках. Я чувствую, что снова начинает болеть голова, тру виски. Отовсюду пахнет жареным и сладким, словом всем, что можно позволить себе в аэропорту, ведь находясь в пограничной позиции между домом и путешествием, даже самые строгие люди позволяют себе намного больше. Например, два шарика мороженного или купить газету, на которую иначе деньги тратить не станешь.

Я махаю рукой пареньку из книжного магазина, который продал мне мою книгу про звезды. Он тоже мне улыбается, у него смешная кепка и пушистые волосы. А у нас вот такой план: Мать Земля связана с землей, что логично и тавтологично, как сказала бы моя учительница. То есть, в небе она быть не может, так, по крайней мере, думают Юстиниан и Ниса. Она добралась до крыши, но только потому, что у дома есть фундамент. То есть, в летящем над землей самолете она никак не окажется и существовать там не сможет. А мы сможем, и для этого нам не нужна виза.

Мы решили, что проберемся в самолет через черно-белый мир, сядем там и дождемся, пока нас выбросит обратно, а потом сделаем то же самое перед паспортным контролем. В рассказе Юстиниана звучало просто и изящно, но вообще-то все перечисленное опасно для жизни и трудновыполнимо.

А варианта быстрее у нас нет. Нужно доставить Нису домой и узнать, почему в черно-белом мире за ней гонится ее богиня.

Вот какой у нас план. Нужно выбрать идеальное время, когда регистрация уже закончится, а посадка почти начнется, потому что если мы окажемся в цветном мире до того, как самолет взлетит, то все будет потеряно на ближайшие четыре дня, до следующего самолета в Саддарвазех, столицу Парфии.

Мне жалко Нису, что она одна (хотя нет, она с нами), что ее бросили, но все же мне не хочется верить, что ее не любят. Может, думаю я, ее родители уехали на свой праздник, может быть у них День Пробуждения, который нужно провести на земле предков. Хотя вообще-то все равно несправедливо, что Нисе нельзя с ними.

У каждого народа свои праздники, такие же разные, как боги. Свои способы торжествовать и скорбеть, свои дни, чтобы дарить подарки и отдыхать. У нас, например, есть август, месяц гуляний и карнавалов. Тогда падают звезды, это называется персеиды, я вспоминал недавно, и это значит, что жизнь продолжается, рождаются люди. Хотя, конечно, они рождаются в любое время года, но август напоминает об этом особенным, небесным образом. Родившиеся в августе считаются очень счастливыми.

Мама празднует День Смирения, тогда она не ест, не читает книг и не разговаривает. Такой день бывает один в два года. Он очень важный, хотя мамин бог все равно обижен.

Кассий ест живых оленей в лесу, когда у него праздники, вот он какой человек. Юстиниан тоже, но он бы и из любви к искусству что-нибудь такое сделал.

У каждого народа на земле есть свой День Пробуждения. Один из самых главных праздников, когда все собираются вместе и вспоминают о приходе своего бога, едят вкусную еду, украшают дом и радуются, что однажды к их далеким предкам пришло спасение, которое и дало всем нам чудо жизни на этом свете. Вспоминают и прославляют своих предков, поминают покинувших мир родственников.

Вот как. День Пробуждения — очень добрый праздник, но в нашей семье он немножко и грустный. Мама празднует свой День Пробуждения совсем одна, и мы с Атилией и папой хотя и сидим за праздничным столом рядом с ней, не можем помянуть ее родственников и услышать личные истории о ее боге.

Когда празднуем мы, мама тоже сидит с нами, но недолго, потому что это время нашего бога. Так что у нас в семье два Дня Пробуждения, но ни один мы не можем праздновать все вместе, и границы между народами особенно ощутимы в эти праздники.

Есть и еще один праздник, не для народов, а для людей. Его я люблю больше всех прочих, потому что в нем не разделена наша семья. Он называется День Избавления. Праздник в честь ухода великой болезни, когда последние народы обрели богов и были пересотворены ими, и все болезни стали страшной редкостью, поражающей грешников и богохульников.

В этот праздник неважно, какой у тебя народ, а важно, что ты — человек. Тогда все мы празднуем радость отсутствия страха. В этот день на улицах шумно, люди запускают в небеса салюты (хотя мы так не делаем, там же глаза бога, ему наверняка неприятно), гуляют до утра и много шумят, потому что это здорово — не бояться.

От Дня Избавления во всем мире отсчитывают новый год, потому что много лет назад именно с этого дня началась новая жизнь.

Я окончательно впадаю в мечты о праздниках, когда возвращаюсь обратно. Юстиниан макает в соус куски сырной лепешки, перед тем, как отправить их в рот, протягивает еду Нисе и дает втянуть ее запах. Офелла говорит: