Дарья Беляева - Жадина [СИ]

Напряжение между ними охватывает всех, как волна прокатывается по подземному саду, розы и лилии кажутся мне волнующимся морем. Папа прижимает дуло к виску Санктины, но я знаю, он не выстрелит, но и она не тронет его, как мама и Кассий не тронут Грациниана, а Грациниан их. Появление Санктины делает ситуацию патовой, как будто в шахматах выстраиваются в ряд друг перед другом, вершина к вершине, пешки, не способные идти дальше. Чувства, связывающие маму с ее сестрой, не позволят им причинить боль тем, кого хоть одна из них любит, а папа и Грациниан в свою очередь не смогут навредить Санктине и маме.

Я ощущаю легкость и радость оттого, что бояться больше не нужно, хотя мне и забавно, что с появлением Санктины, которая все это время кажется мне злодейкой, вероятность кровопролития, как сказала бы учительница, стремительно снижается.

Регрессирует, сказала бы моя учительница.

Любовь обладает великой силой, даже для тех, кто холоден и очень-очень зол, и, может быть, особенно для таких людей, потому что только она и может спасти, когда все остальное внутри стало ледяным. Мне моментально становится легче, потому что мои родители не умрут и родители Нисы не умрут, но ситуация от этого не перестает быть напряженной.

И как странно, насколько волна их эмоций захлестывает и меня.

— Воображала, — говорит Санктина, голос у нее тут же становится совсем иным, я и не представлял, каким человечным он может быть, каким живым.

— Жадина, — говорит мама, и первый слог выдыхает с нежностью, второй со злостью, а третий с отчаянным удивлением. Я говорил маме о Санктине, но в такое нельзя поверить по-настоящему, пока не увидишь своими глазами.

Много лет прошло, и так по-разному сложились судьбы у обеих, у каждой из них свой талант и свое дело, они полюбили совсем не похожих мужчин, по-разному воспитали детей и, казалось бы, сквозь столько времени, это должны быть совсем другие люди. Но мне они кажутся маленькими девочками, и я наблюдаю за ними с восторгом. Мне нравится смотреть на них и воспринимать все, потому что это, пока что, моя основная способность, а еще, потому, что я четыре месяца был под землей, и теперь мир вокруг чрезвычайно наполнен деталями, и мне кажется, что опыт этот не только отобрал у меня время моей жизни, но и обогатил меня бесценным опытом внимания к яркости всего вокруг. Сколько оттенков скрывает мир, даже в самом темном, подземном своем уголке, и сколько могут сказать люди, вообще ни звука не издавая. Я ловлю взгляды моих родителей, мне хочется, чтобы они видели, что со мной все в порядке, но все, что я могу делать, это дышать как можно глубже, чтобы мама и папа видели, я живой.

Я думаю, мы ведь вправду можем помочь, только пусть выслушают нас. Но для того, чтобы помогать, нужно для начала суметь что-нибудь сказать.

— Как ты могла поступить так с моим сыном?!

Мама почти кричит, такой я ее видел очень и очень редко. В этом вопросе, как в шкатулке, скрыты и другие вопросы. Как ты могла поступить так со мной? Как ты могла попасть в такую беду? Как ты могла не написать мне? Как ты могла быть все это время и не дать мне понять, что жива? Как ты могла оставить меня? Все эти вопросы, которые мама все прошедшие годы задавала Санктине мертвой, теперь адресованы Санктине живой.

— Я нашла твою записку. Это было забавно, вызвать меня сюда. Ты не боялся, что я приду не одна?

— Тебе некого посвятить в эту щекотливую ситуацию. Поэтому я не боялся, что ты придешь не одна, — говорит папа. Он словно бы и никак в эту ситуацию не вовлечен, только комментирует фильм.

— Ты, животное, убери оружие. Ты меня не убьешь.

Я не могу представить, чтобы кто-то так называл моего папу, он ведь император. Но она — императрица, оставившая свое сердце, жизнь и престол в Империи.

— Да, я ознакомлен с правилами твоей новой богини. Но, думаю, тебе потребуется некоторое время, чтобы восстановиться. Так что я не откажусь выстрелить в тебя при необходимости.

— Жалеешь, что не убил меня сам? Хорошо, иди за мной. Я хочу поближе увидеть свою сестру.

Санктина спускается по лестнице вниз с царским достоинством, словно бы ничего страшного не происходит, ничего необычного не случается. Она подходит ко мне совсем близко, касается стеклянного бутона с моей кровью.

Завтрак Нисы. А может обед или ужин. Одно это ее движение, словно она касается бокала с вином, кажется мне унизительным, хотя я не хочу ничего такого ощущать, не хочу относиться к Санктине плохо. Однажды мама очень любила ее и любит теперь.

Так они стоят друг перед другом, Грациниан и Кассий делают по шагу в сторону, папа стоит у Санктины за спиной, и между мамой и ее сестрой не остается преград. Они смотрят друг на друга, взгляд у Санктины словно бы и спокойный, изучающий.

— Ты оставила меня.

— Ты должна была остаться.

И тогда мама бьет ее. Не той рукой, в которой зажат золотой нож, свободной, беззащитной рукой. Санктина не делает никаких попыток избежать удара.

— Кто-то должен был остаться, — заканчивает она. — Я поступила с тобой ужасным образом.

— Ты поступила со мной ужасным образом, заставив меня думать, что ты мертва!

— Я мертва, — говорит Санктина и улыбается, и ее красные губы кажутся мне очень смешными, потому что помада скрывает их смертную обескровленность — Но ты ведь не для этого здесь, правда? Не для меня. Ты здесь, чтобы забрать своего сына.

Она смотрит на меня, глаза у нее совсем холодные, желтее не бывает, но цвет будто тускнеет.

— Я не хочу его убивать. Если бы я хотела, ничто бы не остановило меня.

Мне кажется, она говорит так с мамой специально, словно бы от ее слов маме должно наоборот стать легче. Как будто не сестра перед ней, а враг. Человек неприятный и чужой, мертвый, иной. Мамин взгляд должен спросить «что же с тобой стало?», но он спрашивает «зачем ты меня обманываешь?».

Любовь — это безграничное доверие, мама говорила со мной об этом.

Мама говорит:

— Ты сошла с ума от всего, что с тобой произошло.

— Если тебе приятнее так думать. Люди меняются. Мы с тобой больше не девочки, связывавшие косички, чтобы всегда быть рядом.

Мама смотрит на нее снова, а затем отдает нож Кассию и идет ко мне.

Она садится на колени, и, наконец, я могу увидеть ее без лилий, и мамины руки кажутся мне очень теплыми.

— Марциан, милый, ты не ранен?

Я качаю головой, мне хочется ее успокоить, но оттого, что я молчу, она волнуется еще больше.

— Он не сразу заговорит. Ему нужно время.

Санктина смотрит на нож в руках Кассия задумчиво, словно бы примеривается к покупке. Теперь, когда мама не обращает внимания на нее, Санктина говорит:

— Я не хотела этого.

— Что?

Мамина ладонь прижимается к моему лбу, и теперь мне пахнет не только розами и лилиями, но и фиалками от ее пульса.