Дарья Беляева - Жадина [СИ]

Грациниан и папа молчат, словно бы им обоим сказать нечего. Для папы это естественное состояние, когда он не говорит, то словно бы и не существует. Грациниан же выглядит так, словно ему не терпится что-то сказать, но он тщательно и больно прикусывает себе язык. А Кассий выглядит так, будто ему надо выпить, и работу свою он не любит.

— Ты вправду думаешь, что я бы хотела привести в мир богиню? Но я кое-что понимала о мироздании и богах. И только в этом заключалась ценность моей жизни.

— Пусть все умрут сегодня, а я завтра, это не самая лучшая жизненная философия, — говорит папа. — Мне не нравится. Хотя в этом случае, конечно, нужно построить фразу по-другому. Пусть все умрут завтра, а я буду жить сегодня.

Но Санктина даже не удостаивает его взглядом, да и папе явно не интересен ее ответ.

— Мне не хотелось умирать. Все, о чем я думала, попав к Матери Земле — я так не хочу умирать снова, я так не хочу вернуться к Зверю, я так не хочу опять быть там. Я была готова на все, Октавия, чтобы прекратить свои мучения. Что для меня значила еще не существующая дочь? Я дала Матери Земле идею, но она использовала для ее воплощения меня. Я не могла отказаться. Мы с тобой, милая, навсегда были бы разлучены в Непознаваемом. И я подумала, мне нечего терять. Я всеми силами старалась не любить Нису. Она просто расходный материал, думала я. Я заставляла ее страдать, потому что сердечная боль кормила ростки Матери Земли внутри нее. Я скрывала все это от человека, которого я любила. Я жила с этой тайной, все больше понимая, что с каждым днем приближается конец всего, что я знаю. Отсрочка, которую я купила себе, ошалев от боли и страха, оказалась слишком дорогой и не слишком долгой.

Санктина говорит громко, словно бы она актриса в театре, читающая финальный монолог. Я знаю, о чем думает сейчас Юстиниан. Он думает: Санктина композиционно поступает как исповедующаяся злодейка, которую должны заткнуть финальным выстрелом. Интересно, как там Юстиниан? Вот бы услышать его дыхание и дыхание Офеллы снова. Волнение разгоняет мне кровь, но это не очень помогает. Наверное, после четырех месяцев под землей отлично помогает время. Надеюсь, не еще четыре месяца.

Что до Санктины, то Юстиниан в своих мыслях, которые мне так хорошо представляются, совсем не прав. Санктина не злодейка, потому что для себя мы все не злодеи, потому что каждый из нас герой драматический и вызывающий симпатию.

Но Санктина сейчас вовсе не героиня, словно она не воспринимает себя, словно она не является больше той, которая пришла сюда, словно скинула с себя личность, как одежду, и просто рассказывает историю. Так может папа, но Санктина кажется совершенно не приспособленной к такому разделению, оттого оно выглядит мучительным. Взгляд у нее обращен к Кассию, словно она плохая актриса, выбравшая одного из зрителей, чтобы не волноваться, говоря.

— Я пожалела о своем обещании. Но в тот момент я не могла поступить по-другому. Мне казалось, что я способна на все, лишь бы не возвращаться, моя милая. Я так хотела снова увидеть твое лицо, хотя бы на фотографии. Я так хотела увидеть солнце. Я так хотела, чтобы перестало быть больно. Я не испытывала жалости к еще не рожденному мной ребенку. И тем более я не испытывала жалости к миру. Я ненавидела его за то, что меня там больше нет.

Все слушают ее, никто не перебивает, и я бы тоже не перебил, даже если бы мог. У человека столько боли, что она льется, как будто у Санктины в ее лишенной сердца груди родник.

— Я и тебя обрекла на ужас, который принесет моя дочь. А знаешь, в чем главная проблема, моя Воображала? Я знала, как это сделать, как привести в мир бога. Смерть истончает реальность.

Переход между двумя единицами, думаю я, из минуса в плюс. Из одного нашего мира, в бесконечные миры наших богов, такие разные, но находящиеся… где? Это мне до сих пор не стало понятно.

— Я выносила ребенка, который находился ровно между жизнью и смертью, мертвая мать, живой отец. Я знала, что стоит ей низойти в землю, все начнется. Я только не знала, когда.

А я помню, как все началось. Нисе было больно, вот и все. Всегда есть капля, после которой вода в стакане переливается через край. Одна только капля сдвигает такой большой объем жидкости.

— Все это время я искала способ отыграть все назад. И я поняла, что для этого нужно начать. Чтобы вытащить их из нее, нужно было дать им прорасти. Я бросила ее, потому что думала, что ей будет больно, ведь боль — это и есть ключ.

Но больно ей стало оттого, что ее семья так отличается от моей.

— Я хотела включить ее, — говорит Санктина. В какой-то момент мне кажется, что Грациниан сейчас вцепится ей в горло. Он удивительным образом и невероятно зол, и всецело ей предан. — Я должна была оставить ее в одиночестве. Затем я планировала извлечь из нее их всех. Наверняка, их тысячи. Но у нас есть вечность. Непросто, правда?

— Всегда был простой способ, — говорит папа. — Убить ее.

Я понимаю, что он не хочет этого, просто озвучивает еще один вариант решения проблемы, но Санктина шипит:

— Можешь считать, что я злобная тварь, животное, но я не собиралась этого делать. И если ты хоть пальцем дотронешься до моей дочери…

— Он не будет, Жадина, — говорит мама. Мне странно от того, что взрослые женщины называют друг друга детскими прозвищами. Но в то же время все звучит правильно.

— Все это слишком долго, — говорит Грациниан. — И хотя мы не спешим, нам нужен более простой способ.

— Забавно, — говорит папа. — Сейчас я все угадаю, одну секунду. Вы держите свою дочь взаперти, вытаскивая из нее росток за ростком при помощи, судя по всему, страданий. И кормите ее кровью нашего сына.

— Вносите приз, мы нашли самых лучших родителей года, — смеется Кассий.

Мама говорит совсем тихонько:

— Какой помощи вы хотите?

А я думаю, что это все страшно, но даже хорошо. Хорошо, что Санктина и Грациниан, которые, как я ни старался быть милосердным к ним, казались мне людьми злыми, чудовищными, на самом деле оказываются слабыми, человечными и запутавшимися.

Это намного лучше, потому что всех запутавшихся можно распутать. Я даже не верю в то, что они вправду обращаются с Нисой так, как сказал папа.

Санктина ни маму, ни кого-либо другого не слушает, она говорит, словно завершает свой театральный монолог.

— Я не могла дать тебе ни известия о том, что я жива. Потому что жизнь моя была куплена ценой, которая меня не устраивала. Потому что я не смогла бы соврать тебе больше. Потому что я призналась бы, как тогда, про маму и про папу. Я не могла открыться тебе и никому не могла.

Потому что Санктина просто маленькая девочка, которая не смогла жить со своим выбором.

— Какой помощи вы хотите? — повторяет мама, чуть повысив голос. Она смотрит на меня, и я хочу сказать ей, что у нас есть кое-что важное, нужное, что мне только нужно в минусовую реальность, чтобы узнать, что делать дальше.