Дарья Беляева - Воображала [СИ]

Сестра спросила у Грациниана, зачем они, и тот ответил, что старым, больным и пьяным намного удобнее подниматься с их помощью.

Грациниан не держал дома никаких изображений — ни фотографий, ни картин. Зато у него был громоздкий, похожий на арфу музыкальный инструмент. Однажды он играл нам, и я удивилась, как его пальцы, умевшие извлекать столь пронзительные крики из сестры, способны были создавать и нечто столь нежное.

Кухня, наверное, была единственной комнатой с привычной мне мебелью и оборудованием. Может, потому что кухарка, готовившая Грациниану, не хотела глубоко погружаться в обычаи и культуру своего хозяина.

У Грациниана было по-особенному, никогда прежде я, дочь императора, не была в доме, где мне были столь рады и так щедро и нежно ухаживали за мной. У Грациниана всегда находились для нас время, изумительные угощения и чудесный разговор, всегда согласованный с нашим настроением, открытый и искренний.

Иногда мы могли смеяться всю ночь напролет, иногда позволяли себе поплакать, а иногда обсуждали проблемы столько серьезные и глубокие, что расходились на рассвете в глубокой задумчивости.

Странное дело, я изнывала от ревности, когда Грациниана не было рядом, но как только я видела его, все проходило, я чувствовала симпатию, и тепло, исходящее от него, растапливало лед моей ревности.

В тот день было как-то особенно хорошо, и я радовалась нашему единению, как никогда ощущала дружбу, связывавшую нас в нечто единое, живое, целое. Был чудесный вечер, и у каждого из нас было веселое, задорное настроение. Так что было решено провести заседание Клуба Сторонников Строгих Нравов. КССН, как мы его для удобства называли, был придуман нами после после возвращения из Британии, где мы провели достаточно времени с дистиллятом цвета нашей страны, чтобы проникнуться их страхами, надеждами и чаяниями. Мы быстро впечатлились собственной выдумкой, КССН приобрел в наших глазах культовый статус. Мы общались цитатами и выдумывали все новых и новых персонажей, юмористическое очарование которых было в их потрясающей типичности.

Но любимых у нас, конечно, было трое.

Господин Валентиниан, владелец фабрик, особняка на Капри и высоких моральных устоев, господин Аврелий, знатный принцепс не первой свежести, который хоть и выглядит как подросток, даст фору всем вокруг по части старческой злости на весь мир и, наконец, госпожа Корделия, богатая вдова одержимая желанием выгодно выскочить замуж, но в силу своей неспособности нарушить несовместимый с жизнью ригоризм правил приличия, не способная ни с кем познакомиться поближе.

Обычно все происходило так: мы брали газету, находили светскую хронику и обсуждали, каким образом и насколько фатально пали нравы за последнюю неделю. Я предупреждаю, мой милый, вряд ли это все покажется тебе смешным. Когда ты пришел, все люди, которых мы высмеивали в своих играх, тряслись от страха, позабыв о своем снобизме. Но видел бы ты их в лучшие годы! Образцы благопристойного злословия — жанра, который, к моему великому сожалению, нынче уходит в прошлое.

На Грациниане было расшитое жемчугом платье, однажды подаренное сестре заботившейся о ее внешнем виде тетушкой и строго следовавшее моде и приличиям пятидесятилетней давности. В его растрепанных волосах торчал черепаховый гребень подаренный той же тетушкой на тот же праздник, но уже мне. Грациниан смотрелся комично, нелепо и очаровательно вместе с тем. Однажды я видела, как он снимает это платье, само по себе безнадежно дурацкое, и остается в белье сестры. Я подсматривала за ним, и мне до сих пор за это стыдно, дорогой. Но тогда вместо комического эффекта, который свойственен травести, я увидела совсем иное. Грациниан был прекрасен и порочен в шелке ее белья. Казалось, белье сестры, впитавшее дух ее кожи, он носит, словно религиозный атрибут, символ своего единения с ней.

С тех пор я старалась за ним не подсматривать — слишком взволновало меня увиденное, слишком нарушило мои представления о том, что правильно.

Мы с сестрой сидели в мужских костюмах, на мне были очки, делавшие мир расплывчатым, и я часто стягивала их на нос, чтобы одарить кого-нибудь из собеседников скептическим взглядом, позволявшим мне увидеть их в подробностях.

Сестра сжимала в руке трость, которую господин Аврелий, по ее признанию, в давние времена использовал, чтобы побивать молодежь. Времена были такие давние, что в школах еще не были отменены физические наказания. Те же доисторические глубины, в которых господин Аврелий сам был молод, еще не были отмечены в отечественной историографии.

Мужской костюм мне не нравился, он был совершенно неудобен, изобиловал пуговицами, застегивать которые надоедало, а в рудименте тоги, идущем через плечо пиджака, я умудрялась путаться.

И все же было невероятно забавно смотреть на себя в зеркало на потолке. Еще одна странность квартиры Грациниана — зеркальный потолок по его мнению заменял зеркала нормальные, висящие и стоящие прямо перед тобой.

Я прокашлялась, затем, стараясь придать своему голосу мужественности, сказала:

— Господа, объявляю заседание клуба открытым. Добро пожаловать! Сегодня на повестке дня у нас…

Я полистала газету, но буквы расплывались, на носу очки держать было неудобно, а стянув их полностью, я выходила из роли.

— Прошу прощения, господа, — сказала я. — Сегодня что-то не то с моими глазами. Если мне будет позволено заметить, я виню в этом молодежь. Нынешние редакторы совсем не заботятся о зрении своих читателей. Предыдущий редактор «Императорского еженедельника» самолично читал его мне вслух. Дорогая Корделия, не могли бы вы помочь мне?

— О, — промурлыкал Грациниан. — Разумеется, господин Валентиниан. Давайте я почитаю для вас.

Он цокнул языком, с досадой покачал головой.

— Какой ужас!

— Что там, госпожа Корделия?

— Сын господина Андроника, достопочтенного иберийского аристократа и сенатора, снова участвует в этих чудовищных забавах.

— Прошу простить, если я не так понял, но не свальным ли грехом он занимается? — уточнила сестра.

— О, нет, хуже, много хуже господин Аврелий. Он выиграл автогонки.

Я схватилась за сердце, сестра возвела взгляд к зеркальному потолку, не скрывая наслаждения, с которым смотрела на себя даже в столь комичном амплуа.

— В мое время, — сказала она. — Машины нужны были людям не для того, чтобы бездумно гонять по трассе, а для того, чтобы мои чудесные лошади могли проводить дни так же, как и я, в праздности и лени.

— Я думала, — сказал Грациниан. — Вы были прославленным военным.

— Я тоже так думал, — сказала сестра. — Однако, на прошлой неделе внук посвятил меня в детали моей жизни. Оказалось, я жил на ренту, а прославленным военным был мой брат. О, благословенные дни, когда лентяи и генералы обладали одинаковым достоинством!