Дарья Беляева - Аркадия [СИ]

— Да, я вот тоже здесь живу. То есть, не здесь, а просто в комнате. Но здесь вот я дрессирую муравьев. А еще я жил в Польше. Польша — великая страна, правда?

— Правда, — согласилась она, тон у нее был серьезный. Аурелиуш улыбнулся ей, а я его язык словно продолжал жить собственной жизнью, он сказал:

— А хочешь я тебя украду?

И она сказала:

— Не знаю. А куда ты меня украдешь?

И он задумался. Небо потемнело, а вдруг пойдет дождь, подумал он. В запутанных коридорах замка, на нижних этажах, от него можно было укрываться, но не в башнях. Аурелиуш увидел, что Лада покраснела. И подумал, а может он ей тоже нравится. Все это было так удивительно, тепло и светло, он ведь прежде не любил никогда, и сердце у него так не билось, и небо над головой не было таким просторным. Это все было намного лучше даже, чем магия и красивее Великой Реки.

— А куда ты хочешь украсться?

— Да нет слова украсться.

— Тогда что делает тот, кого крадут?

Они оба засмеялись, и ее смех оборвался на какой-то очень пронзительной ноте. Так Аурелиуш понял, что она никогда прежде ни с кем не смеялась вместе. Может быть, смеялась отдельно или над кем-то, над чьей-то шуткой, но не одновременно, не вместе.

Аурелиуш сказал:

— Ты мне так нравишься! Ты просто не представляешь, как ты мне нравишься! Ты лучше всех на свете! Мне нравится на тебя смотреть, и как ты смеешься! И я хочу как можно скорее больше узнать о тебе! О том, как ты живешь и что нравится тебе! Мне это тоже обязательно понравится! Мы понравимся друг другу!

А потом она сказала:

— Про тебя правду говорят, что ты смешной.

И Аурелиуш понял, каким-то очень странным образом, словно не совсем по ее словам, но по тому, что она скрывала за ними, что он тоже нравится ей. И не было вообще ни одного момента счастливее, как будто все звезды разом взорвались, все стало яркое, и Аурелиуш резко вскочил на ноги, потянул ее за собой, а потом подхватил, приподнял над землей и покружил. Она вцепилась в него, как зверек, куда больше боящийся высоты, чем рук. Аурелиуш говорил:

— Вот, я тебя уже украл! Но мы топчемся на месте, потому что я еще не придумал, куда тебя тебя унести.

Она засмеялась, ее бледные щеки раскрасил румянец, и она ткнулась острым, тонким носом ему в шею. Нос ее оказался очень холодный. А ведь Аурелиуш всегда мечтал, что Лада будет так близко, представлял, но никогда не мог и подумать, что все будет так невероятно. Ее запах, близость ее кожи, холодные руки и холодный нос, смешные, узкие зрачки и легкое дыхание. А потом, внезапно, они остановились, повинуясь какому-то старому, дурацкому чувству, которое вело всех влюбленных.

Все замерло, и только зрачки ее невесомо пульсировали под его взглядом.

И тогда она, наконец, ответила. Он сказал, что не придумал еще, куда ее унести, а она ему ответила. Прошептала, тихо-тихо, так что у Аурелиуша даже не было уверенности, что она это сказала:

— Отсюда.

И тогда он поцеловал ее, давая ей обещание, о котором не мог знать, выполнит ли.

А потом, еще годы спустя, они сидели на мосту. Лада была у него на коленках, и он крепко держал ее. Под ними Река гнала свое золото все дальше и дальше, и Аурелиуш смотрел на эту красоту, и не мог наглядеться на нее. И все же, до сих пор, он не мог понять, есть ли хоть что-то на свете, красивее Лады, если даже Великая Река не так прекрасна.

— Почему я тебе все-таки нравлюсь? — спросила она. Птицы пролетали к последнему пределу, к заснеженным горным лесам, откуда Великая Река берет свое начало. Белые клинья птичьих стай одна за одной проплывали над их головами, ветер качал цветы под мостом.

— Потому что для меня ты самая лучшая, — пожал плечами Аурелиуш. — Потому что никого лучше тебя нет.

— Но ты же красивее меня, ты, веселый, а я, ну…

Она потыкала ногтем в выбеленный солнцем камень.

— Просто странная.

— Ты — да, — кивнул Аурелиуш. В подробности ему вдаваться не хотелось. Он не единожды видел, как она пыталась разбить себе голову о камень. Ей часто казалось, что ее разум кто-то захватывает, тогда она кричала, что они уже здесь, ползают в мягком и теплом ее мозге. А Аурелиуш пытался удержать ее голову, чтобы только она не разбила себе череп. Она никогда не плакала от боли, но могла заплакать от того, что звезды слишком яркие, а это значит, что они подобрались близко. Гости с далеких звезд.

Но Аурелиуш не любил ее меньше. Просто такой была она, но он сам выбрал ее когда-то.

Он поцеловал Ладу, и она ответила. Губы у нее были мягкие и теплые. Нос — холодный, руки — очень холодные, а губы теплые.

Тогда она впервые, со времени того их разговора, с которого все началось, напомнила ему об обещании, которое он дал.

— Забери меня отсюда, — прошептала она.

— И куда тебя забрать? — спросил он, смеясь. — В леса?

Но она была серьезной, она покачала головой.

— Я хочу путешествовать по миру. Я хочу увидеть его. Прежде, чем они захватят его.

Это было и смешно, и страшно тоже. Еще Аурелиуш подумал, что Лада, не осознавая, что больная, понимает каким-то иным способом, что здесь ей все хуже. Приступы у нее стали частые, и Аурелиуш слышал, как Каспар обсуждает с Неблагим Королем, что еще чуть-чуть, и Ладу нужно будет заменить.

Аурелиуш ведь и сам думал, что нужно будет, рано или поздно, бежать, чтобы спасти ее.

Только она обо всем этом не думала. Ее мысли занимало другое.

— Я избранная, понимаешь? Я могла бы спасти мир! Нас всех! Я там нужна больше, чем здесь! Я там смогу всем помочь!

Аурелиуш смотрел в родниковую воду ее глаз и видел, что в них слезы. Ее приводил в отчаяние мир, рушившийся в ее голове. Ему было грустно от этого. И он сказал:

— Давай-ка подумаем, как мы можем сбежать.

— Отец будет зол.

— Это уж точно. Но нас здесь уже не будет, чтобы хорошенько от него получить, правда?

Она кивнула.

— Давай так, я найду способ. Есть у меня она идея, но я глупый, и идея моя глупая. Но мы можем попробовать.

Аурелиуш должен был сделать это ради нее, пока Отец Смерти и Пустоты не нашел, кем ее заменить. Он пообещал ей, давным-давно. Выполнить обещание значило — спасти ее.

— Но ты мне веришь? — спросила она пытливо. Иногда в ней просыпалось цепкое внимание, свойственное душевнобольным и грозная проницательность. Аурелиуш улыбнулся ей.

— Конечно, я тебе верю. Я тоже не смотрю на звезды. Как ты. Мы вместе.

А потом он принялся целовать ее, и целовал долго-долго, пока голова не заболела от нехватки воздуха. Все ведь могло и очень плохо кончиться. И хотя Аурелиушу везло всегда, он едва ли не впервые боялся. Ведь у него теперь была Лада.

— Я люблю тебя, — прошептал он. И она покровительственным, смешным жестом положила руку ему на голову, тонкие пальцы сжали его волосы.

— И я тебя тоже люблю, — сказала она. — Тебе понравится реальный мир. Там столько интересного для нас с тобой.