Макс Мах - Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба [сборник litres]

В восьмую перемену подали жареных ежей. Правду сказать, от ежей здесь остались только колючие шкурки, нафаршированные телятиной и свининой с имбирем, гвоздикой, сладким перцем и шафраном, но зато – и, вероятно, неспроста – без чеснока. А девятым блюдом был жареный петух в медовом соусе. Однако до петуха дело не дошло, смерть пришла к Карлу как раз между восьмой и девятой переменами. Выцвели вдруг краски драгоценных гобеленов, которыми были завешены стены пиршественной залы, поблекли роскошные наряды и украшения гостей, и в сухом безжизненном воздухе возник какой-то отдаленно знакомый, но все равно чужой и чуждый протяжный звук. На висках выступила испарина, и одновременно Карл почувствовал озноб, и ощутил запах прелых листьев. Он повернул голову и посмотрел на хозяина дома. И, как будто почувствовав взгляд Карла, Ласло, маркграф Лукки и Вогеза, повернулся ему навстречу, прервав на полуслове разговор со своей супругой. Он был необычно напряжен и, возможно, встревожен. Во всяком случае, Ласло явно испытывал какие-то крайне сильные эмоции, которые стремился, хотя и совершенно тщетно, скрыть от окружающих. В его светло-карих глазах плескалось безумие, рука, державшая золотой кубок чуть-чуть подрагивала.

«Отварная сепия, гарнированная мелко нарубленной жареной печенью…»

– Великолепный обед, – Карлу пришлось сделать усилие, чтобы слова прозвучали внятно и в нормальном темпе. Перед глазами уже появилась тонкая серая пелена, и усилился запах гниющих прошлогодних листьев. – Но особенно вашему повару удалась третья перемена.

– Вы так находите? – голос Ласло скрипел, как несмазанное тележное колесо. Вероятно, это страх высушил его гортань.

– Да, – кивнул Карл. – Несомненно! – он чуть заметно улыбнулся, но маркграф вряд ли мог не увидеть движения его губ. – Чем он приправляет печенку?

«Ядом негоды, разумеется, но от негоды, мой друг, сразу не умирают. От нее умирают постепенно. Вам следовало бы об этом подумать».

– Мне что-то нездоровится, – сказал Карл вслух, видя, что ужас парализовал самоуверенного Ласло и тот не может вымолвить ни слова. – Но я обязательно пришлю кого-нибудь поблагодарить вас за этот великолепный пир…

– Здесь в самом деле темно, или это мне только кажется? – вопрос предназначался Сандре и был задан тихим голосом, едва ли не шепотом. Карл не хотел привлекать внимания гостей, но Гавриель, разумеется, услышал. У герцога Сагера был отличный слух и великолепное зрение, но эту малость Карл, к сожалению, упустил из виду.

«Что еще я упустил из виду?»

Сейчас Гавриель наверняка смотрел на него, размышляя над услышанным. Увы, и этого взгляда искоса Карл видеть не мог. Он просто знал, как смотрит на него старый друг, как знал и то, что тот на него смотрит. Впрочем, Гавриель не зря слыл очень сдержанным человеком. Он промолчал, а на вопрос Карла ответила Сандра:

– Света довольно, ваша светлость, – сказала она, и голос ее предательски дрогнул. Она боялась Карла, бедная, и, возможно, не зря. Любила и боялась. Боялась и любила…

«Любовь…»

«Что такое любовь?» – вопрос был не новый, но ответа Карл так до сих пор и не нашел. Не знал и не узнал, и Тьма бессильна была ему в этом помочь, и слова, записанные в книгах, тоже не содержали ответа. А сам Карл все чаще возвращался мыслью к тем давним временам, когда однажды в порыве страсти подумал, что любовь есть род вдохновения. Возможно, все так и обстояло, потому что Ребекка Яриста его вдохновляла. И неважно, что в конце концов он написал всего один-единственный портрет женщины, мог бы написать дюжину или десять десятков. Важно, что он «писал» ее в своей душе, в своем воображении несчетное число раз. Яриста… Она была такой, какой уже не смогла стать для Карла ни одна другая женщина. Может быть, то, что связывало его с Ребеккой, и есть любовь? Как знать.

«Интересно, а что думала на этот счет сама Ребекка?»

К сожалению, он так никогда и не собрался ее об этом спросить. Просто в голову не пришло. А теперь уже поздно. Ребекка мертва. Умер и Евгений. Ушли практически все, кого он знал тогда, тридцать лет назад. От того великолепного мира, которому Карл и посвятил свою последнюю фреску, остались только он и маршал Гавриель, и больше никого.

– Здесь в самом деле темно, или мне только кажется? – спросил Карл, пытаясь рассмотреть собственную роспись сквозь серую вуаль, висевшую перед глазами.

– Света довольно, ваша светлость, – ответила Сандра.

«Естественно… Но почему тогда я все еще к этому не привык?»

Это было более чем странно. Не то, разумеется, что Карл жил теперь в вечном сумраке. Это-то как раз было понятно. Свет всего лишь цена жизни, – той, что уже трижды не смог прервать яд негоды. Однако то, что Карл к этому так и не привык, каждый раз, как он это обнаруживал, вызывало у него удивление. И раздражение, пожалуй, тоже.

– Хотите вина, Карл? – Гавриель взял с подноса, который держал перед ними слуга, кувшин и наклонил над кубком. Сам .

– Благодарю вас, Гавриель, – Карл следил за темной струей упавшей в кубок, слышал звук льющегося вина, но запаха, который уж верно должен был достичь ноздрей, совершенно не ощущал.

– Это хорошее вино, – нейтральным тоном заметил Гавриель, небрежным жестом отсылая слугу. – Это…

– Я знаю, – Карл раздвинул губы в вежливой улыбке. – Войярское, темное, сорта «Кастор», с плато Нель, урожай прошлого года… Я что-нибудь пропустил?

– Имя винодела, – маршал был невозмутим.

– Риман, я полагаю, – сказал Карл, совершенно определенно знавший, что «делал» вино Симон из Мейри по прозвищу Риман, и поднес кубок к губам. Как он и подозревал, вкуса вино не имело тоже.

«Темное войярское с плато Нель… Как, демоны его побери, оно должно пахнуть?»

Воспоминание пришло мгновенно и оказалось настолько сильным, что душа Карла едва ли не сразу же покинула малую капеллу дворца Ноблей и отправилась странствовать по окрестностям Во, Дикому нагорью и плато Нель. Западная Флора была прекрасна, а сейчас, осенью, должна была благоухать, как чертоги богов на Высоком Небе. Цветы, созревшие плоды, и тяжелые виноградные гроздья в колорите грозовых туч… Карл почувствовал вкус зрелого винограда во рту и сразу же вспомнил аромат вина, которое налил ему только что Гавриель. И пусть воспоминания относились к давним временам и совсем к другому урожаю, они все же вернули запах и вкус вину, и напомнили, что капелла в это время суток наполнена торжествующим золотым сиянием солнечных лучей, проникающих сюда сквозь огромные, выдержанные в том же колорите солнца и золота витражи высоких стреловидных окон.

Золотое сияние …

«Ребекка…»

– Я восхищен, – в голосе Гавриеля звучала ирония, но за ней скрывался напряженный интерес человека, отлично понимавшего , откуда берется такое знание.