Вероника Батхен - Сказки старого зоопарка [СИ]

Шимпанзе мечтал об университете, о биофаке, хотя бы заочно, но шансов поступить не нашел. Оставалось заняться собственными исследованиями. Вооружившись словарем Гудолл, Улугбек принялся за масштабный труд по составлению русско-приматского разговорника. Сородичи косились на него неодобрительно, но со временем и они привыкли к чудачествам могучего самца, испорченного человеческим воспитанием. Товарищ директор пообещал посодействовать с публикацией и порой Улугбек злорадствовал — как разгневается достопочтенная Алла Петровна, узнав, что воспитанник сделался настоящим писателем.

К людям шимпанзе относился равнодушно. Он мечтал бы побеседовать с Чеховым или Кафкой, но от них оставались лишь книги. А служители и практиканты не заслуживали внимания. Кроме Ланы конечно…

Изящная маленькая студентка с фигурой фарфоровой статуэтки и огромными голубыми глазами собирала материалы для курсовой. Она выглядела совершенно несовместимой с наукой, но родители настояли — диплом о «вышке» и делай что хочешь. Поэтому Лана исправно посещала занятия, кое-как переползала с курса на курс и прилагала усилия, достаточные, чтобы не вылететь. Тему «особенности поведения самца шимпанзе в неволе» ей посоветовал ревнивый однокурсник, увидав, как рьяно ухаживает за красоткой женатый профессор. Нежная Лана не поняла насмешки. Трижды в неделю она навещала Улугбека, наблюдала за ним и записывала наблюдения в яркий польский блокнотик.

От пристального взгляда невинных голубых глаз Улугбеку делалось жарко и жутко. Он был разумным шимпанзе, не каким-нибудь извращенцем или агрессором, он прекрасно понимал, что не имеет ничего общего с юной девицей и шансов на взаимность у него не больше, чем у сторожа Палыча. И все же, все же…

У шимпанзе для дорогой гостьи всегда находился сюрприз — спелый банан или апельсин, редкостный плод манго или банальное яблоко. Он предпочел бы дарить цветы, но ни шантажом ни смиренными просьбами не сумел выманить у директора розы, а обламывать кусты сирени позволительно лишь нетрезвым варварам. Повинуясь негромким просьбам Ланы, Улугбек прыгал по клетке, словно детеныш, позировал для фотокамеры, демонстрировал угрожающий танец, висел на потолке вниз головой. Девушке это нравилось. Она с восторгом смотрела на шимпанзе, застенчиво моргала, тихо смеялась над обезьяньими выходками и охотно принимала угощение. На прощанье она непременно гладила четвероногого друга по лысеющей голове или пожимала корявую черную лапищу наманикюренной ручкой. Имя «Улугбек» ей не нравилось, она предпочитала называть обезьяну «Кинг-Конгом» — королем Конго, как считал влюбленный мудрец. Он изобретал все новые способы порадовать девушку. И наилучшим из возможных счел подобающие случаю возвышенные стихи. Когда Лана после майских каникул заглянула в зоопарк, Улугбек улучил минуту и старательно продекламировал:

На милом лице девушки отразились сложные чувства:

— Ты умеешь говорить? Я не чокнутая?

— Угу, — застенчиво кивнул Улугбек. Он покраснел бы, если бы обезьяны умели краснеть.

— Мой Кинг-Конг, ты лучший на свете! Скажи, а стихи тоже ты сочинил?

Шимпанзе мотнул головой. Красивые девушки не обязаны быть начитанными.

— Спасибо-спасибо-спасибо! Я сдам такой реферат, что весь курс лопнет от зависти. Умничка лысая!

От нежного поцелуя в морщинистую щеку у Улугбека едва не помутился рассудок. «Любит! Меня! Меня любит» возгласил внутренний голос, к счастью разум тотчас заглушил страстные порывы. Несколько дней Улугбек пребывал в расстроенных чувствах. Настырная Лана тем временем сумела раздобыть кассетный магнитофон, попросила шимпанзе сказать что-нибудь умное, забрала записи и исчезла — тратить летние каникулы на вонючий зверинец девушка не планировала. «Не всякий Эрот прекрасен и достоин похвал, а лишь тот, который побуждает прекрасно любить» вздохнул Улугбек. Он утопил печаль в гранатовом соке, заел бананами и отрекся от нежных сетей Афродиты. Но история не закончилась.

Через месяц пришел запрос из Сочинского института приматологии. Грамотная обезьяна вызвала интерес у ученых и оказалась подходящим объектом для изучения психической активности человекообразных. Возмущенный директор сперва ответил решительным отказом, обещал жаловаться в вышестоящие инстанции и наотрез отказался отдавать Улугбека. Конфликт поднялся до уровня министерства, в зоопарк прибыла комиссия, запахло проверкой бюджета. Прослышав, что друг может лишиться должности, шимпанзе заявил, что поедет по доброй воле. Взял в дорогу Аристофана и свежий выпуск «Науки и жизни», спокойно погрузился в транспортную клетку и отбыл в Краснодарский край без малейшего сожаления. Директор опасался, что навсегда. Тем не менее вольер оставил свободным и книги с полки не разобрал.

Шимпанзе вернули в зоопарк ранней весной. Улугбек выглядел отощалым, облезлым и ко всему безразличным, лысую голову обрили начисто, на лбу появился шрам. День за днем бедняга грелся на скудном солнышке, выбирал из шерсти жирных блох, часами пережевывал пищу, молчал и скалился на служительниц — женщин он возненавидел надолго. Разговаривать он отказывался наотрез, книгами не интересовался, ел руками и вообще вел себя как настоящая обезьяна.

У директора надолго испортилось настроение — он винил себя в печальной участи Улугбека, старался хоть немного подбодрить друга, всеми правдами и неправдами добывал лучшие фрукты, лично вывозил на прогулку в садовой тележке. Со временем шрам затянулся, шерсть отросла заново, но шимпанзе выглядел столь же понурым и безразличным…

А в одну прекрасную ночь хитреца снова застукали в библиотеке. Поступило новое издание Даррелла и Улугбек не устоял. Искусство маскировки под дурака, в совершенстве освоенное шимпанзе, дало сбой. Директор обнял друга и на радостях даже не стал браниться. Шимпанзе остался доволен удачной шуткой. «Условный рефлекс — когда ты нажимаешь на кнопку и идиоты в белых халатах торопятся навстречу с бананами».

…Он до сих пор обитает в вольере. Плешивый, жирный, совсем седой, но еще грозный на вид самец. Лениво раскачивается на шине, греется на солнышке, сквозь полуприкрытые веки наблюдает за потоком любопытных людей. И порой донимает директора философским вопросом — куда он, Улугбек попадет после смерти? В человеческий рай с ангелами и арфами Pan troglodytes не берут, тем более некрещеных. На высокую радугу уходят терпеливые неразумные звериные души. А в аду и без шимпанзе тесно. Постаревший директор выслушивает сетования друга, подсовывает ему нового Пратчетта или Мартина, угощает спелой малиной и незаметно пожимает плечами. Он понятия не имеет, попадают ли в рай умные обезьяны.