Мюриель Барбери - Странная страна

– Значит, туманы живые, – со вздохом произнес Хесус.

– Скажем так: они дыхание, которое соединяет живущих, – сказал Петрус.

– Именно регулируя из Храма согласованность туманов, мы обеспечиваем незыблемость нашего мира, – добавил Солон.

– Я думал, что природные явления регулируются сами по себе, – сказал Хесус.

– Наше существование основано на существовании обитаемой пустоты, осмотической среды, которую мы должны изменять, чтобы она соответствовала потребностям нашего сообщества. Туманы – это течение вечности, и какой бы медленной ни казалась наша эволюция человеческим существам, мы живем во времени. И мы трансформируем туманы благодаря особым свойствам нашего чая: он способен изменять время, а без этого туманы нас не замечают. Мы пьем чай, и туманы слушают нас, и тогда мы вместе.

– А как туманы вас слушают? – спросил Алехандро.

– Страж принимает их и передает послание сообществу, – ответил Солон. – Чай дает ему эту способность приятия и, в силу обратной связи, доносит до туманов потребности эльфов.

– Он принимает туманы? – спросил Алехандро. – Я так понял, что вы их изменяете.

– Принять в себя – это уже изменить, – сказал Солон, – можно даже сказать, это высший возможный уровень изменения реальности. Однако не многие из нас способны подняться до того уровня, какой требуется для общения с туманами, и вовсе не случайно, что самый мощный страж из всех, когда-либо существовавших среди эльфов, явился к нам сейчас, во времена тотальной войны. Без эмпатии Тагора мы бы давно уже угасли.

– Без эмпатии, связывающей его с туманами? – спросил Алехандро.

– Без эмпатии, связывающей его со всей совокупностью, частью которой мы являемся, – ответил Солон. – Все взаимосвязано и взаимозависимо.

– Но не все превращается в свою противоположность, – сказал Алехандро. – Живые существа не становятся скалами.

– Нет, – подтвердил Солон. – Но они могут услышать скорбь камней.

Увидев, что Алехандро замолк в растерянности, он добавил:

– Кто не слышит скорбей мира, не сможет познать себя в своей собственной скорби.

– В таком случае я спрашиваю себя, какого же вы мнения о людях, – сказал Алехандро.

– Большинство из вас не слышат ни камней, ни деревьев, ни животных, наших братьев, хотя они живут в нас, эльфах, как мы живем в них, – сказал Солон. – Вы смотрите на природу как на окружение, которое делите с другими существами, а для наших она принцип существования и их самих, и всего, что было и будет.

Под воздействием второго глотка чая присутствие эльфов стало намного ощутимее. В Алехандро и Хесусе рождалась тысяча ощущений, создавая какофонию образов, – они чувствовали, что совершают головокружительный прыжок в долину деревьев, и знали, что прежде, чем оказаться на новой ветке, перескакивают с вершины на вершину. Потом начался бешеный бег по доисторическому лесу, куда едва пробивались лучи солнца. Они долго мчались по земле, пропитанной запахом мертвых листьев, и несло их радостное чувство, что древесный сок, струящийся под корой, – тот же, что течет в их крови. Внезапно все осветилось, и они оказались над полем кустов с чуть сжатыми листьями, их параллельные волны покрывали гигантские пространства. От волнующихся зеленых дюн, где рукотворные борозды повторялись в бороздах тумана, исходил священный дух, который был знаком Алехандро по кладбищу и по полю боя. Пока они довольно долго летели над плантациями, присутствие эльфийского сообщества стало ощущаться еще сильнее. Они никогда не бывают одни, сказал себе Алехандро – он как бы чувствовал каждое из этих посторонних сознаний, хотя ни одно из них не встречал, а еще он ощутил, как в грудь вонзился кол, и странный, и знакомый.

– Чайные поля Инари [21] По аналогии с Инари – синтоистской богиней плодородия, риса, изобилия, лис и успеха. , – сказала Клара.

Он взглянул на нее, и от кола в груди начало кровоточить сердце.

– Так действует на одиночек присутствие тех, кто не страдает от одиночества, – продолжила она. – Чайные поля несут в себе присутствие сообщества.

– Значит, чай – это что-то вроде телепатического эликсира? – спросил Хесус.

– Существуют две формы употребления чая, – сказал Петрус. – Обычное употребление каждым эльфом, которое соединяет нас друг с другом и поддерживает эту связь живой. И исключительное употребление, имеющее место в Храме. Чай тот же самый, но Нандзэн придает ему иные силы.

Видение Тагора переменилось, и они различили лагуну, в которой туманы обозначали фарватер. По нему медленно дрейфовали приводимые в движение невидимой силой баржи без парусов. Они продвигались между двумя стенами мглы, которая вздымалась, как высокая цепь облаков, и, казалось, следовали воле туманов.

– Сообщение между большими островами тоже в их власти, – сказал Петрус. – Когда фарватер открывается, туман становится жидким и по нему можно плыть, как по реке. Во времена мира туманные шлюзы открываются в определенные часы, но Страж Храма может менять их по своему усмотрению. Одна из величайших битв этой войны была за пути сообщения. Мы постоянно меняли конфигурацию проходов, чтобы преградить дорогу врагу.

– Я не вижу ни гребцов, ни парусов, – сказал Хесус.

– В нашем мире все приводится в движение волей и видением, – ответил Петрус. – С помощью чая страж и его помощники делают видимым направление и передают его перевозчикам.

Картина опять изменилась, и медленный караван судов испарился, уступив место странному саду. Можно ли так назвать то, в чем нет ни цветов, ни деревьев, ни земли? Ни следа веселой живости зелени – этот участок состоял только из камней и песка. Близ берега, расчерченного параллельными линиями, как одинокие вершины, в море возвышалось несколько скал различных форм и размеров. Вдоль песчаного горизонта тянулись другие утесы, образуя миниатюрную цепь пиков, вылепленных силами земли и временем. Все было неподвижно, но слышался шум прибоя, все было безжизненно, но чувствовалось, что пейзаж живет. Не могу себе представить более мирного места, подумал Алехандро и испытал облегчение, отчасти снявшее боль от мучавшего его кола в груди. Он повернулся к Хесусу и с изумлением увидел, что по лицу его команданте катится слеза.

– Камни жидкие, – сказал ему Хесус с почти молитвенным благоговением.

– Как это? – удивился Алехандро, ничего не поняв.

Он вгляделся в камни и вдруг тоже увидел. Несколько языков тумана плыли над садом, и там, где они прошли, скала становилась жидкой: она сохраняла свою форму, но на смену твердости гранита приходила ртутная подвижность лавы. А вокруг, прежде чем снова обрести жесткость минерала, песок превращался в озеро, по которому пробегали смоляные вспышки, – и таким образом песок и камни не просто изображали воду и горы, но воплощали единство состояний материи, и, наблюдая это зрелище, Хесус Рокамора увидел всю свою жизнь новыми глазами.