Сергей Барк - Гладиатор [СИ]

— Офиару, ты спятил?

— Я спятил?! — возмущенно уставился он на альфу. — Видеть тебя не желаю! Ты сволочь! Кобель! Тебе только это и нужно, а на чувства других наплевать! — и он снова разрыдался.

Ошарашенно глядя на хрупкое тело, бившееся в руках, Далат признался:

— Я ничего не понимаю.

— Конечно! Откуда тебе знать! Ты же только о себе думаешь!..

Омега кричал, икая и вздрагивая, странная истерика все продолжалась, но парень заметно выбился из сил. И Далат, не придумав ничего лучше, просто завалился на кровать, притянув омегу к себе и, как бы тот ни сопротивлялся, он не давал отодвинуться ни на миллиметр от теплой кожи, зажав в тиски собственных объятий. Он целовал светлую макушку, лицо, которое старательно прятал Офиару, ругаясь и шипя как змееныш.

Но силы его не были безграничны, и скоро он затих, пригревшись на широкой груди. Альфа продолжал целовать его волосы, пока он не засопел спокойней и не уснул.

— Сулла, — тихо позвал он и слуга тут же возник в проеме.

— Извините, я просто ждал, на случай, если вам что-то понадобится.

— Офиару сказал, что завтра придет доктор, это так?

— Да. Он обещался заглянуть с утра.

— Как только он появится, попроси подождать его в саду и дай мне знать. Только осторожно, чтобы не разбудить его.

Пока Далат отдавал распоряжения, он не отрывал взгляда от мальчика, гладя его спину через легкую тунику.

— Я все понял, — и Сулла испарился.

Курций появился с рассветом, спеша на утренний обход.

— Доброе утро, — поприветствовал его хмурый хозяин.

— Доброе, — протянул доктор, внимательно глядя на Далата. — Есть жалобы?

— Есть. Вчера он ни с того ни с сего устроил истерику. Кричал, рыдал, нес какую-то ахинею. Я ничего не понял.

— Наверное, вы его чем-то обидели, — просто ответил Курций.

— Исключено.

Шумно выдохнув через нос, эскулап уселся на прохладный мрамор скамейки.

— Расскажите, как все было с самого начала.

Преодолев нежелание делиться личными моментами, Далат выложил доктору все, начиная с того момента, как вернулся домой. Пожилой альфа слушал внимательно, никак не реагируя на интимные подробности, и взял слово, только когда генерал закончил.

— Ну что ж, здесь все понятно. Мальчик обиделся, потому что не привык к таким сексуальным играм, и ему показалось, что вы его просто использовали.

— Что за бред? — возмутился Далат, такому предположению. — Я его не принуждал, он сам согласился.

— Это не важно. Для юного омеги такое поведение вполне естественно. Они гораздо нежнее, чем мы, и я говорю не только о физической составляющей. Вы не только его пара, но и первый половой партнер. Он понятия не имеет о правилах игры. Помножьте это на резкий гормональный всплеск, вызванный первой течкой и тем фактом, что он больше не употребляет баюн-траву. Вот и результат. Его захлестывают эмоции, слишком много событий и изменений в жизни.

— Вы серьезно? — задумавшись, спросил Далат.

— Увы, мой друг, вполне. Он очень молод и принадлежит к противоположному полу, вероятно поэтому, вам так трудно его понять. У вас были отношения до этого?

Далат поднял бровь, разве что не сказав: «Что за идиотский вопрос?! Он генерал, и у него не было времени на глупости!»

— Вот поэтому вам кажется все странным, — ответил доктор.

— И что я должен делать? — впервые Далат чувствовал себя озадаченным.

— Попытайтесь наладить с мальчиком отношения.

— Конкретней.

— Проводите с ним побольше времени. Гуляйте, сходите на пикник или на представления. Омеги любят побрякушки и дорогие ткани, побалуйте его чем-нибудь.

— Вы серьезно? — почти печально посмотрел на старого пройдоху Далат.

— Конечно. И не забывайте, что в любовных утехах, мальчик — новичок, пусть посоветуется с другими омегами, а вы не торопите.

— Вы сказали, его нельзя трогать две недели. Так?

— Да. Но чем больше у мальчика будет времени восстановиться, тем лучше…

— Значит, осталось двенадцать дней, — посчитал Далат, отняв те, что уже прошли. — Я постараюсь воспользоваться вашими советами, доктор, но думаю, что после того, как окончательно сделаю его своим и поставлю метку, он успокоится.

Курций не стал спорить, пожав плечами.

— Будем надеяться. А теперь, вы не возражаете, если я осмотрю больного?

Офиару едва успел немного успокоить дыхание, нырнув в кровать и притворяясь, что только что проснулся. Он слышал все, о чем говорили альфы в саду, притаившись за колонной с подветренной стороны, прекрасно понимая, что Далат его чует, где бы в доме он ни находился. И теперь он знал, почему его «травка» не сработала, и у него началась течка…

«Значит, думаешь, что тебе все можно, — размышлял он, встретив вошедшего доктора коротким кивком, а Далата взглядом полным холода. — Значит, думаешь, что если ты альфа, то с другими и считаться не стоит? Думаешь, если омега, то и не человек вовсе… Ну, погоди… Двенадцать дней, говоришь… Зубы смотри не пообломай, альфа».

Офиару презрительно фыркнул и демонстративно отвернулся, заставив Далата и Курция переглянуться.

Доктор остался доволен осмотром и посоветовал побольше гулять и делать несложные физические упражнения. Офиару молча выслушал и пообещал все исполнить. За сим Курций откланялся, а Офиару перевел выжидающий взгляд на Далата, тот хмурился, все время наблюдая за притихшим омегой.

— Чего-нибудь хочешь?

— Не знаю.

— Позавтракаем?

— Пожалуй.

Далат не мог понять, следует ли ему радоваться, что сегодня Офиару не рыдает, или быть настороже, не зная, чего можно ожидать от необычного поведения.

Им подали сыр, оливки, разбавленное вино и яйца.

— Может… тебе что-нибудь нужно? — осторожно начал Далат, полулежа на постели, напротив Офиару.

— Например? — не глядя спросил омега.

— Одежда, вещи?

— Нужно.

— Тогда доедай, и идем.

Торговые лавки Траяна, одного из самых больших рынков в западной части города, встречали посетителей громкими возгласами приглашений. Отовсюду неслись нахваливания собственного товара, привлекая уши блуждающих в поисках ямы, куда можно было бы сбросить все свои звонкие монеты.

Первый ярус просторного помещения был занят всевозможными прилавками, заваленными овощами и фруктами из самых отдаленных периферий Империи. Слева, в углублениях каменного пола, плескалась живая рыба, переливаясь серебряной чешуей. Вино и масло заполняли сосуды всевозможных размеров и форм, обещая удовлетворить вкусы самых взыскательных гурманов. Горьковатая сладость греческих оливок, приторный нектар меда, представленный обилием оттенков от прозрачного-золота до густого горчичного, терпкий яблочный уксус были лишь крошечной толикой «местных богатств».