Рина Росснер - Сестры зимнего леса [litres]

Называют своей святой заступницей,
своей Анной-Лебедью легкокрылою.
Почитают святой, ей молятся.
За спасение её столь чудесное,
в час великой нужды Богом явленное.
Ибо в грозный час она выбрала,
стала именно той, кем следовало.

Как-то раз,
так уж выпало:
поругались мы
было с Берманом,
и сбежал в сердцах
от меня он в лес.

Алексей в тот час,
твой родной отец,
услыхал мой плач,
прилетел ко мне.
Не сдержалась я,
согрешила с ним,
но меня к тому,
не неволил он.

«О чём ты?» —
вновь пытаюсь вырваться.
«Тише!» —
отвечает мама шёпотом,
так, что я с трудом могу понять.

«Берман с Алексеем нас застиг,
в гневе обернулся зверем и…
и убил отца он твоего.
Умирая, тот в последний раз
лебедем предстал передо мной.
Берман в ужасе разинул пасть,

всю в крови и перьях, —
понял он,
что убийцей оборотня стал,
лебедя, такого же, как я,
суженого моего загрыз.

Меня как будто громом поразило,
окаменела, взор мой помутился.
Но вот вернулось зрение, и вижу,
что Берман в человеческом обличье.
Раздавленный стыдом за злой поступок,
надумал он бежать как можно дальше.
Той ночью он медвежью шкуру сбросил,
поклявшись никогда не надевать
и никогда к своим не возвращаться.
Он для меня всю жизнь свою разрушил,
не только для меня —
для всех нас, доня.

Вскоре стало мне ясно,
что жду второго ребенка.
Но до поры, покуда
на свет ты не народилась,
не знала я, не гадала,
что дочь Алексея ношу.
Ошибки быть не могло:
те же льняные волосы,
те же серые очи,
та же лилейная кожа,
нежнее лебяжьего пуха.

Лайя, ты стала моим
благословеньем небесным.
Ты – нашего роду-племени,
и я ни о чём не жалею.
Стоило ради тебя

пойти на ужас и смерть.
Об одном, об одном я плачу
и буду плакать до смерти:
ты никогда не увидишь
своего настоящего тятю,
ненаглядного Алексея.

Ты – лебедица, доня,
совсем как святая Анна,
и в час великой нужды,
станешь тем, кем захочешь.

Однажды родичи Бермана
придут в Дубоссары за Либой.
Берман род свой покинул,
но когда умрёт старый ребе,
должен будет возглавить общину.
Наша Либа – отцу наследница,
и муж её сам станет ребе.
Мужчины медвежьей крови
её не оставят в покое.
Каждый свататься к ней начнёт,
чтобы стать во главе медведей.

Я не знаю, что выберет Берман,
став наследником ребе.
Если медведи явятся,
убедись, что твоя сестрица
с ними пошла добровольно.
Не дай им её принудить
жить не своею жизнью.

Она начала меняться,
изменишься скоро и ты.
Ты можешь летать, моя доня,
не слушай того, кто скажет,
будто небо не для тебя.

Пока же живи, как прежде,
тихо, как мышка-норушка,
только следи за тенями,
что за спиной таятся.
Возможно, места найдутся
получше, чем наше местечко.
Здешние люди косны,
но зла никому не желают.
Боятся всего на свете,
однако не злы сердцами,
и вас защитят с сестрою».

Мама опять умолкает
оглядывается на лес.
У меня голова идёт кругом.
Давит мёртвая тишина.

«Выходит, тятя – не тятя?» —
спрашиваю сквозь слёзы.
Матушка треплет мне волосы
и улыбается ласково:
«Тёмненькая – одна дочь,
светленькая – другая.
Так говорит он с гордостью
и любит вас одинаково».

«Прилетят за мной гуси-лебеди
и заберут? А знаешь,
каждую ночь мне снится
белый один, длинношеий…» —
«Тс-с! – пугается мама.
– Я, кажется, слышала что-то» .

Бежим что есть духу в хату.
Внезапно у самой двери,
она меня обнимает
и, глядя в глаза мне, шепчет:

«Становимся мы лебедями,
когда небо в полёт призывает.
Как только твой час наступит,
встанешь и ты на крыло» .

Хочется ей рассказать,
что я постоянно вижу
лебедей, у реки гуляя.
А бывает, что к нам на крышу
прилетает один и тот же,
черноглазый и снежно-белый.

Но мама уже отвернулась
и пошла торопливо в хату.