Arno - Тяжёлая вода [СИ]

Впрочем, Джаг понимал, что это излишнее бравирование. Свое положение он осознавал прекрасно, и также прекрасно понимал, что эти трое ублюдков вольны делать с ним все, что в голову взбредет. А они определенно обладали некоторым мастерством ведения допроса: оставаться верным своим принципам перед ними оказалось весьма болезненно. И черт бы с ним. Джаг рос не в богатом особняке, в окружении надушенных слуг и вычесанных пуделей. Его взрастили трущобы. Сначала — грязь и распутство авантийских деревень, затем — мрачные и жестокие улицы Граты. Джага много раз избивали. И в честном поединке, и толпой на одного. К побоям Джаг был привычен, они были его родными братьями. И он не успел забыть об этом, надев парик и солдатскую портупею — там, где он служил, служили все такие же, как он, безродные и нищие, словно прокаженные. Отбросы общества, которые предпочли умереть в вечном бою с дикой Ривой, а не в петле на городской площади. Рива научила Джага не бояться и смерти. Ведь кроме нее там ничего не найти, и это все знают.

Впрочем, и тут Джаг себе лукавил. Смерти он боялся, как и все другие люди. Относился к ней проще, чем другие — это да. Но все равно боялся. Тот, кто заявляет, что не боится смерти — просто очередной жалкий врунишка. Вопреки тому, что пишут в книгах, в смерти также нет ни чести, ни достоинства. Джаг повидал смертей, и не увидел ни того, ни другого ни в одной из них. Все были одинаковы в своей сути: вот был рядом с тобой человек — и тут вдруг, нет человека, а лежит рядом с тобой кусок смердящего, разлагающегося мяса.

Но вот что касается событий, предшествующих смерти — тут выбор имелся весьма широкий. А у этих ребят, во всяком случае, и того, кто у них главный — у этого Фирака, думал Джаг, фантазия кое-какая имеется.

Громила, — его, кажется, звали Туктук, — как раз закончил очередной четырехтактовый проход по туловищу Джага. Боль была страшная. Болело все тело, и лицо тоже. Если бы Джагу предложили взглянуть на себя, он бы скорее отказался — настолько отвратительно он себя чувствовал.

— Итак, приятель, — начал их главарь, Фирак, тот, что сидел на стуле, напротив Джага.

— Я вижу, ты крепкий парень. Браво. Твою стойкость я оценил. Но ты же не думаешь, что это все, что мы умеем? Туктук только разогревался! Ему, знаешь, просто нравится бить людей.

Тут трудно не согласиться, решил Джаг. Только человек, любящий избивать других, может так долго, размеренно и любовно колотить свою жертву.

— Но так уж вышло, — продолжал Фирак, — что мне действительно надо кое-что у тебя узнать. И ты ведь все равно скажешь! У нас полно времени. А у меня полно разных мыслей…

Дверь в комнату со скрипом приоткрылась, и в ней показался горелый. Тот, что носил следы старинных ожогов на руке и лице. Его звали Клешней.

В правой клешне у Клешни была кочерга, конец которой был раскален добела.

Джаг, как и эти ребята, обладал кое-какой фантазией. Потому назначение кочерги не стало для него сюрпризом. Хотя, новостью было, безусловно, неприятной. Дело в том, что табуретка, на которой сидел Джаг, была без седалища.

— Мы ее запихаем тебе в жопу, — сказал Фирак.

Многие люди думают, что они в силах выдержать любой допрос, потому что полагают, будто их дух настолько силен, что дает им волю вытерпеть любые телесные страдания. Но это все до первой раскаленной кочерги, которую собираются засунуть тебе в зад. Такой простой и лишенный изящества прием одинаково хорошо травмирует и тело, и дух, а кроме того, прекрасно развеивает иллюзии, которыми обычно полнятся головы непуганых героев. Если дело доходит до допроса, это значит, что все очень плохо. Это не проверка на прочность, — скорее на здравомыслие. Когда попал в руки врагу, надо трезво оценить свое положение и сделать выводы. Последнее, что хотел бы проверить Джаг — это восприимчивость своего зада к раскаленному металлу.

— Я ффе появ, — сказал Джаг сквозь кляп.

Главарь бандитов хлопнул в ладоши и осклабился.

— Значит, ты еще и умен, дружбан. Жаль, конечно, что ты так долго сопротивлялся. Но я все понимаю, гордость, все дела… И поэтому я готов начать сначала. Смотри, какой я великодушный.

Он достал из кармана свернутую бумагу и развернул ее перед Джагом, показывая рисунок. Громила — Туктук — освободил рот Джага от кляпа. Кляп, впрочем, был скорее перестраховкой: внизу, на первом этаже таверны, гремело веселье. Пьяные танцы, песни, громкие разговоры, музыка. Таверна есть таверна, какой бы роскошной она ни была. Если бы Джаг стал звать на помощь, или, что хуже, визжал от боли, едва ли кто смог бы выделить его крики из общего шума-гама. Но жест, все же, был воодушевляющим.

Отлично, думал Джаг, когда освободился от кляпа.

Внутренне он ликовал. Похоже, он все делал правильно — во всяком случае, ему представлялось, что кочерга фигурально немного отдалилась от его зада.

Оставалось теперь самое главное — и самое трудное: правильно блефовать.

Джаг не имел ни малейшего понятия, что за вещь изображена на этом рисунке. И вообще, каким местом он с ней связан, почему эти гады считают, что он может что-то о ней знать.

Однако, судя по их поведению, парни были уверены, что Джаг совершенно точно должен ею обладать. Более того, они были уверены, что за эту штуковину Джаг готов был сопротивляться изо всех сил и пошел бы на любые жертвы.

Эта штука должна была быть дьявольски дорогой. А они крайне сильно заинтересованы в том, чтобы ее заполучить.

— Да, эта штука у меня, — сказал он.

— И где же, если не секрет?

— На моем корабле.

Главарь переглянулся сначала с Туктуком, потом с Клешней.

— У тебя есть корабль? У тебя, висельника, раба из рабского трюма, можно сказать, нигера, есть свой корабль? Не ври мне, Джаг.

Неправильный ответ, понял Джаг. Главарь кивнул Клешне, и тот с поганой ухмылкой поднял кочергу, а затем прислонил ее к груди Джага.

Послышалось омерзительное шипение, с которым обугливается плоть, а от ослепительной боли Джаг в то же мгновение заорал во всю глотку… Но не издал ни звука — крепкие лапы Туктука железной хваткой сомкнули ему рот и нос.

— Ы-ы-ы-ы! — в этом придушенном вопле Джаг выпустил из легких весь воздух, и теперь не мог вдохнуть.

Когда Туктук разжал хватку, Джаг судорожно втянул ноздрями воздух, в котором ощущался теперь резкий запах жаренного мяса.

— Я думал, мы с тобой поняли друг друга, Джаг, — сказал Главарь. — Если ты врешь мне, я тебя наказываю.

— Я не вру, это правда, — выдохнул Джаг. — У меня есть корабль… Тот самый, «Надежда Леады». Нигеры из трюма подняли бунт, и мы захватили его…

— И ты, получается, был главным у мятежных рабов?

— А как еще по-твоему я мог добраться до сюда живым? — злобно поинтересовался Джаг. — Конечно же на корабле! На моем корабле. Он теперь называется Козёл.