Arno - Тяжёлая вода [СИ]

— Но! — произнес он, призывая к тишине. — Славы достоин и кое-кто еще. Тот, кто отличился сегодня на охоте, и с этим никто не посмеет спорить. Это — моряк по имени Сурбалла.

Джаг уже давно заприметил ее в толпе. Негритянка была рослой и крупной, и выделялась даже среди мужиков. Услышав ее имя, моряки оглянулись на нее и расступились перед ней, освобождая дорогу, а она вышла в круг.

Джаг оглядел ее с ног до головы и остановился на рубахе. Новая рубаха, как и предыдущая, была грубо и неумело сшита из двух кусков мешковины. Негритянка под взглядом Джага ничуть не робела. Она тоже как следует пригубила крепкого, это было видно по ее немного неровной походке, да и по странному взгляду, в котором искрой отражалось веселье.

— Надо признать, — сказал ей Джаг, нахмурив брови, — шить у тебя получается препогано.

Моряки согласно замычали, весело скалясь друг другу.

— Потому. Как обещал…

С этими словами Джаг стянул с себя рубаху через голову и протянул негритянке.

— Эта — не порвется.

Сурбалла посмотрела на него странным взглядом, в котором плясало огнем озорство, и тут же при всей команде стянула с себя свою рубаху из мешковины, выставляя на всеобщее обозрение полные подтянутые груди.

Моряки повсюду одобрительно загудели и заскалились еще больше. Негритянка, как уже знал Джаг, своего вида совсем не стеснялась. Она лихо забросила рубаху в толпу. Кто-то ее поймал и напялил на себя. Сразу несколько рук потянулись к нему и разорвали рубаху, а тот остался, как и был до этого, голым по пояс, но не растерялся, выпятил грудь и показал в воздухе руками очертания титек, изображая поведение Сурбаллы, чем еще больше развеселил народ.

Сурбалла, тем временем, взяла из руки Джага его рубаху, натянула на себя, и прошлась перед публикой, демонстрируя новый наряд.

Джаг посмотрел на команду, пожал плечами и развел руки:

— Я уже понял, что с этой козой ничего не поделать!

Этим он вызвал новую волну веселья и одобрительного гула.

— Поэтому, — Джаг снова жестом призвал людей к тишине, — за твои дурные приличия, а именно — за их отсутствие, при всей команде и перед всем Морем Цепей, я нарекаю тебя Сурбалла Бесстыжая!

— ДА-А-А! — взревела толпа. — Слава Сурбалле Бесттыжей!

Джаг тоже поднял стакан:

— Слава Сурбалле Бесстыжей! — рявкнул он. — Пусть все киты великого моря трясутся в страхе от звука ее имени!

— Да! — голосили ниггеры, осушая свои кружки. — Слава ей!

— Слава мне! — отозвалась Сурбалла, в хитроватой ухмылке показывая белые зубы. Джаг в первый раз видел улыбку на ее лице, но ему казалось, что таким ее лицо и должно быть всегда. Задорным, лихим, с широкой выщербиной между передними зубами. А что касается ее тела — может ей и вправду не стоит носить так много одежды, как положено правилами корабля?..

Она резко подскочила к Джагу, и стукнула своей кружкой о его, после чего тут же повернулась к толпе, выпила все залпом и зашагала из круга, не оглядываясь.

Джаг посмотрел на команду и снова пожал плечами, показывая, что не понимает, что происходит. Моряки весело гоготали, поднимая стаканы за Сурбаллу, за капитана и за всех сразу. Буйное гуляние возобновилось, снова заиграли барабаны, со всех сторон слышался громкий смех.

Джаг чувствовал, что набрался достаточно, чтобы палуба начала уходить из под ног.

Да быть не может, думал он, пробираясь к своей каюте.

Я пью ром и грог с двенадцати лет! Не мог я так быстро растерять хватку…

Он ввалился в каюту не разбирая пути. В голове, не считая раздражающего гудения, было пусто.

От выпитого перед глазами все ходило ходуном, Джага сильно качало. Мотаясь на ходу и врезаясь в стены, он едва успел добраться до балкона, прежде чем струя рвоты вырвалась из его глотки. Несколько минут Джаг висел на перилах, сплевывая тянущиеся с губ густые слюни после каждого нового приступа рвоты.

Вот дела, думал он. Да как такое возможно? Неужто не пить мне больше? Раньше я выдувал по две бутылки один и еще мог ходить. Так что же меня так давит с пары кружек?

Он отошел от перил и нетвердой походкой направился в каюту, но не успел он пройти и двух шагов, как ноги подкосились. Джаг грохнулся на пол, не успев даже подставить руки.

— Да что же это такое?.. — проговорил он, и тут же ужаснулся тому, как слабо звучал его голос.

Не может быть. Черт возьми, не может быть!

Он пополз на четвереньках, но руки едва держали его. Поглядев на них, Джаг увидел, что они трясутся.

Руки не выдержали его веса и подломились в локтях. Джаг упал лицом в пол. Он захотел перевернуться, но тело не слушалось его. Он вдруг понял, что ему сделалось холодно. Дрожь прокатилась по спине и распространилась на все тело. Он знал, что с ним, но боялся себе признаться. Хотя страха он не чувствовал. Не было сил испытывать хоть какие-то эмоции.

Лишь тупое понимание своей беспомощности и осознание, откуда она пришла, колотилось в голове тупой повторяющейся последовательностью слов.

Черт возьми.

Джаг с трудом поднял ослабшие руки и ощупал свое лицо. Оно горело огнем, а пальцы наоборот похолодели, и их прикосновения отдавались неприятным зудом.

Холодно. У меня лихорадка.

Все тело устало.

Устали и глаза. Взгляд сделался мутным, веки потяжелели.

Но наступившая темнота прервалась стуком.

Джаг попытался привстать на руках, протереть глаза. Ноги и руки не слушались его. И он дрожал всем телом.

Он не видел, но понял по звуку, что стучали в дверь.

Не было и мыслей о том, чтобы открыть или хоть что-то сказать. Джагу было совершенно наплевать. Он мечтал только согреться, хоть и исходил потом.

Подтягиваясь на слабых, словно не своих, руках, Джаг пополз как змея по полу в сторону койки. Он прополз под столом, цепляясь за выступы досок добрался до ложа и на бессильных руках еле поднялся, чтобы сразу свалиться на койку.

Глаза закрылись.

Но стук снова потревожил Джага.

Я брежу, — понял он. — Какая жалкая смерть.

И вновь стук. Настойчивый и громкий.

Это все мне мерещится, убеждал себя Джаг. Предсмертные стенания помутившегося рассудка. А если все же правда, то пусть думают, что я сплю. Утром они найдут мой холодный труп. Умер в своей кровати, в море, черт знает где. Пусть будет так.

— Подите прочь! Не сметь ко мне ломиться! — заорал он, что было сил.

Это далось ему ценой огромных усилий. Даже дышать было тяжело. Холодный воздух, который Джаг тяжело вдыхал, раздирал глотку и легкие.

Дайте мне умереть спокойно, гребаные ниггеры. Дайте же мне подохнуть.

Глаза смыкались, повергая Джага в темноту, и открывались снова. Кто-то звал его.

— Подите прочь! Никого не желаю видеть!

Сквозь полусон он слышал, как трясется от сильных ударов дверь.