Анатолий Казьмин - Целую, Кощей [СИ]

— Маша!

— Ох, как же меня утомляет этот разговор… Ничего личного, шевалье, просто констатация.

Дед знаками показал мне, что когда Маша попадёт в его старческие, но еще крепкие руки, то он сначала удавит её, потом будет бить по голове чем-то (я не разобрал чем именно) тяжелым, потом будет бить головой об это что-то тяжелое, а после всего этого будет прыгать на ней… секунду, попрошу повторить, а то освещение тут плохое… да, действительно будет прыгать на Маше и топтать её сапогами.

Я так же жестами показал деду, что я следующий сразу за ним, а сам собрал волю в кулак и ровно спросил:

— Маша, а когда Варя уезжает из города?

— А вам это и правда, интересно, мсье Теодор? Всё-таки какие-то чувства остались?

— Машенька, — ласково спросил я. — А у тебя подпись большая? Много места занимает?

— А к чему такой странный вопрос, мсье Теодор? — насторожилась наша вампирша.

— Мне просто заранее знать надо, сколько места для твоей подписи оставить в приказе на твоё увольнение.

— Кнут Гамсунович благородно предоставил мадмуазель Варе свою карету и сегодня после обеда мы отвезем боярыню Зубову в её поместье, — отрапортовала Маша.

— А за полчаса до вашего выезда…

— Я сообщу вам, господин Захаров по булавочной связи.

— Умница, Маша. До связи. Целую, Фёдор.

И я отключил булавку.

— Прибью я её внучек, как есть прибью, — протянул задумчиво Михалыч, а потом вдруг гордо задрал нос к верху. — Моя школа!

После обеда, переодевшись в европейский костюм и тщательно расчесав волосы, я с нетерпением ожидал сигнала от Маши.

"После обеда", кстати, в данном случае не имелось в виду время после полудня. Я говорю про обед, который меня заставил съесть дед, почти сразу после небольшого перекуса "от нервов". Ну как бы то ни было, а я был готов к встрече. И ужасно волновался.

— Ну, хватит тебе метатьси из угла в угол, внучек, — не выдержал дед, сочувственно глядя на меня. — Пойдем-ка лучше погуляем, развеишьси маленько…

— А Маша вдруг свяжется?

— Так мы в нужную сторону гулять пойдём, — хмыкнул дед. — От Немецкой-то слободы до восточных ворот только одна дорога. Мимо не проедут.

Я всё время торопил Михалыча и наша прогулка сразу же превратилась в скоростной пробег "Колокольная площадь — Восточные ворота". А вот недалеко от ворот, где мы нашли вполне удобное место для ожидания на небольшом пяточке между избами, нам пришлось простоять довольно долго. Дед даже успел сбегать за пряниками и квасом. От нервов, понятное дело, а я успел их быстро уничтожить. Нервам не помогло, но на душе стало немного легче, хотя в животе — тяжелее. Но эта тяжесть не помешала мне довольно резво выскочить на дорогу, когда вдалеке послышался стук подков об утрамбованную землю и громкий скрип колёс. Ох уж мне этот гужевой транспорт.

Да, это была карета посла.

Поравнявшись со мной, карета остановилась и в окошке показался белый пышный парик посла. Ну и голова, на которую был напялен парик.

— Добрый день, господин Захаров! — вежливо улыбнулся мне посол.

— Добрый день, господин Шпицрутенберг! — так же вежливо ответил я.

Дверца с другой стороны хлопнула и, обойдя сзади карету, передо мной оказалась Варя. Сегодня на ней было простое, но очень симпатичное платье по стандартной древнерусской моде. Перед тем, как снова утонуть в её глазах, я заметил еще только носки красных сапожек, да длинную косу, покачивающуюся за спиной.

— Здравствуй, Варя.

— Здравствуй, Федя.

В окошко кареты, потеснив посла, высунулась любопытствующая физиономия Маши и я, едва сдержавшись, чтобы не показать ей кулак, пробурчал:

— Давай отойдем немного? А то любопытных развелось…

Мы отошли на несколько шагов и я, не придумав ничего умнее, спросил:

— Ты как, Варюш?

— У меня всё хорошо, — тут же ответила она. — Это ты помог моих братьев на чистую воду вывести?

— Ну-у… Не только я…

— Спасибо.

— Да не за что… А ты… Домой, да?

— Ага. Надо в порядок поместье привести, да всё к свадьбе подготовить. Ну, ничего, время до Красной горки еще больше полугода, успею.

— К к-к-какой свадьбе?!

— Ну как же, — Варя отвела взгляд. — Я теперь боярыня, слуга царю. Найдут мне мужа из какого-нибудь захудалого рода, нарожаем детишек на радость государю, и будет мой род и далее верно служить Отечеству.

— Да вот — фиг.

— Что?!

— И царю твоему — фиг, — меня вдруг будто заковало в лёд. Не осталось никаких чувств, только холодная злая логика и абсолютная уверенность, что Варя будет только моей. — И всем захудалым и не захудалым родам — фиг. А дети наши, когда вырастут, сами будут решать, кому служить. В этом их неволить не будем.

— Ты… ты… — Варя сжала кулачки и снова уставилась мне в глаза упрямым взглядом. — Ты что такое говоришь?!

— А что, думаешь, стоит заранее определить наших детей на чью-нибудь службу? Ну не знаю… Давай подумаем, посоветуемся…

— Ты… — она вдруг кинулась ко мне, прижалась всем телом, а потом так же резко отодвинулась, поднялась на цыпочки и коротко чмокнула меня прямо в губы. — Дурак!

И она так быстро развернулась, что я даже не успел заорать от счастья. Мелькнула взвившаяся в воздух коса и очаровательная фигурка моей Вари уже скрылась за каретой. Кучер щелкнул кнутом, карета заскрипела дальше, а я так и остался стоять возле дороги, улыбаясь во весь рот.

— Весь в меня, внучек, — гордо сказал дед. — Ить только так с ними и надо!

— А? Что?.. А деда… Пошли домой?

Вечером прибежала Маша, принесла нам маленький бочонок немецкого пива и гору сосисок.

— Искупила вину, — кивнул дед, орудуя над бочонком.

— Отмазалась, — согласился Аристофан, протирая краем рубахи глиняную кружку.

— Всякий имеет право на ошибку, — заметил Калымдай, высыпая сосиски из корзинки на широкое блюдо.

— А я пиво не пью, — загрустила Олёна и стащила сосиску.

— Наливайте, — подытожил я.

А еще Маша доложила, что Варю благополучно доставили домой, и она там сразу принялась хозяйничать.

Мы подняли кружки за любовь, потом за Кощея, за Канцелярию, за мир во всём мире, за то "шоб они все сдохли!" и на этом пиво закончилось. Аристофан вылез с предложением сбегать за самогоном, но его строго отчитали, заставили мыть кружки, а потом все дружно разбрелись по комнатам и завалились спать.

Разбудил меня слаженный дует лауреатов конкурса "Голосистый садист".

— Внучек, просыпайси! — шипел дед, держа у меня перед лицом зеркало с костлявой рожей Кощея в нём. — Сам царь-батюшка с тобой изволют пообчаться, а ты дрыхнешь как Горыныч после восьмой коровы.

— Не знаю никакого Горыныча, — пробурчал я, снова закрывая глаза.

— Куда?! Куда? — заволновался в зеркале царь-батюшка. — Федька! Не спать!