Анатолий Казьмин - Целую, Кощей [СИ]

На следующем углу я вызвал Михалыча:

— Дед, ау? Ты где сейчас на базе или в гостинице?

— Федька вернулси! — сообщил он кому-то. — В мастерской я, внучек. Как погуляли с Варькой?

— Всё в порядке, деда. Я тогда тоже к тебе иду, ставь самовар.

Почаёвничать было бы неплохо. Я же с утра не ел, а профитроли как-то тоже все мимо меня просвистели. Даже овёс и тот весь Максимилиан сожрал.

Предвкушая лёгкий, но сытный обед, плавно переходящий в ужин, я, уже завернув на Колокольную площадь, наткнулся на Олёну, которая казалось, так и не уходила от той старой берёзы, у которой вчера, так мило кокетничала с участковым. Она стояла, прислонившись к дереву плечиком и мечтательно смотрела на луну, уже появившуюся на еще светлом небе. Заметив меня, она радостно помахала рукой и улыбнулась.

— Здравствуй, батюшка! Как у вас день прошел, удачно ли? — спросила она, когда я подошел поближе.

— Привет, Олён. Ага, спасибо, всё хорошо.

— Хорошо… — мечтательно повторила она. — Очень рада за вас с Варей, батюшка Секретарь.

— Спасибо. А ты чего тут стоишь? И твой день как прошёл?

— А тоже хорошо! — она заливисто засмеялась и затараторила: — Я участкового сегодня на болото заманила, а там с чёртом одним сговорилась, чтобы он участковому скучать не давал!

— Развлекаешься? А знаешь, Олён, — доверительно протянул я, — не пойму я что-то никак тебя. Ты ведь точно влюбилась в Никиту. И не отрицай, я же вижу, какими глазами ты на него смотришь. Да и он на тебя облизывается, как барбос на сладкую косточку…

— Правда? — перебила она меня.

— Ну а то! Сама что ли не видишь? Так чего ты его всё время шпыняешь, какие-то каверзы ему устраиваешь? Затащила бы его в укромный тихий уголок, да и… поболтали бы душевно, на звёзды полюбовались бы.

— Нельзя мне никак, батюшка, — горько вздохнула Олёна. — Он царёв слуга, а я… Раба сами знаете кого.

— Да ну, Олён… Вон Варя, она ведь тоже не у нас работает, а совсем даже наоборот и ничего ведь, — я постучал по березе и сплюнул через плечо. — Ну да, сложности тут имеются, но ты же всё равно через полгодика-год свободной будешь, вот и начала бы уже сейчас фундамент для новой жизни закладывать.

— Думаете, отпустит меня господин наш?

— Оно же обещал. Да и я за тебя слово замолвлю, если что. Уж поверь, всё будет хорошо.

— Хорошо бы… А как узнает Никита… ну, участковый, что это я его убить надумала да яблоки ему отравленные подсовывала?

— Не узнает, — решительно заявил я. — Мы ему не скажем, а сам он ни за что не догадается. Ты тут совсем ни при чем.

— Ну, наверное…

— Даже и не сомневайся, Олён. Хватай Никиту, пока не увели. А то вон, барышни местные на него через одну так и заглядываются, прозеваешь своё счастье.

— Убью, — тихо и очень серьёзно заявила девушка. — Любую, что на него глаз положит, убью.

— Ну, Олён… — я поморщился. — Убью-убью… Ты бы начала уже потихоньку привыкать к мирной жизни, а? Думаешь, участковый твой обрадуется таким твоим методам?

— Не обрадуется, — вздохнула Олёна.

— Ну вот. А если помощь какая тебе нужна будет ты, даже не раздумывая ко мне иди. Никита и мне не враг, понятно?

— Понятно, батюшка, спасибо вам…

— Ну раз понятно, пошли тогда чаи гонять, а то Михалыч сейчас со шваброй выскочит и по шеям нам надаёт, что стоим тут лясы точим, а у него там всё стынет давно.

Олёна от чая отказалась, сказав, что еще дела имеются, ну а я настаивать не стал — мне больше достанется.

И досталось ведь. И чая, и всякого вкусненького, и дружеских похлопываний по плечам, и подмигиваний, и… Молодцы они у меня, в общем.

Разбудил меня Михалыч. Он легонько, совсем не характерно для него, тряс меня за плечо:

— Вставай, внучек, вставай.

— Дед, ну дай поспать, а? — привычно заныл я.

— Вставай, Федь, беда у нас.

— Что случилось?! — я вскочил и стал поспешно натягивать джинсы с майкой.

— Идём, внучек в горенку, а умоешьси попозжее.

А вот это было серьёзно. Умывание, как и последующий завтрак, соблюдались почище правоверных молитв. Марсиане с лазерными дробовиками сжигать Лукошкино будут, а всё одно обождут, пока Феденька личико ополоснёт, да плюшками пузо набьёт.

Встревоженный я рванул в горницу, а там сидела только Олёна, зарёванная, с красным носом, опухшими глазами, да и сейчас по лицу тихо катились слёзы, а сама она немигающе смотрела перед собой, ничего и никого не замечая.

— Олён… — я подошел и сел рядом с ней на лавку. — Что случилось?

Она медленно, будто возвращаясь в реальность, повернула ко мне голову, а потом вдруг рухнула мне на грудь и зарыдала.

— Батюшка Секретарь!.. У-у-у!!! Федя… А-а-а!!

Я растеряно глянул на Михалыча, а тот только сочувствующе развел руками.

— Олён… — я погладил девушку по голове, — ну не плачь не надо… Что случилось-то? Чего ты так ревёшь?

— Я Ксю-у-ушу убила-а-а… — прорыдала она.

— Какую еще Ксюшу? — я снова взглянул на деда.

— Енто та девка дворовая, — пояснил дед, присаживаясь с другой стороны от Олёны, — которую Горох в полюбовницы себе взял, а наша Олёнка через её к чертежам подобраться сумела.

— А да, помню… Только я не знал как её зовут… Да не важно уже. А как же это произошло?

— Э-хе-хе… — вздохнул дед, подсовывая Олёне рушник. — Тут же, вишь какая загогулина, внучек, Олёнка-то она ведь только наполовину человек сейчас. А наполовину — бесовка. И половинки енти похоже войной друг против дружки идут. То одна одолеет, то другая.

Девушка всхлипнула, немного успокоившись и кивнула головой.

— А зачем же этой плохой половине понадобилось эту девушку Ксюшу убивать? — я снова погладил Олёну по голове. — Из вредности?

— Свидетеля ента бесовская сущность удалила, — пояснил дед. — Ну-кась, сморканись-ка красна девица от души в рушник! Бесы потом постирают… От так от! Ажно уши заложило!

— Я же с Ксюшей всё время рядом была, — хлюпнула носом Олёна, — она запросто могла проболтаться про меня, ну вот…

— Дела… — протянул я, а потом задумался. Девушку эту, Ксюшу, жалко было конечно, но тут уже ничего не поделать, судьба у неё похоже такая. Да и всех в мире не нажалеешься. Мне вон и Олёну жалко. И, честно говоря, я за неё сильнее переживал, чем за неизвестную мне девушку, которую я ни разу в жизни и в глаза не видел. Пусть это как-то и цинично звучит, но Олёна — наша и вот она рядом сидит, слёзы вперемешку с соплями утирает. И о ней я сейчас позаботиться должен.

— Значит так, — строго сказал я, собравшись с мыслями, — девушку эту, Ксюшу, жалко, чего уж говорить, но твоей вины, Олёна, в этом нет. Ты это чётко понять должна. Война идёт сейчас, а на войне без потерь не бывает. А будет кто выспрашивать про это, пусть и сам участковый… — девушка с надеждой подняла на меня глаза, — … скажем что Ксюшу убил… да Кощей тот же. Вот просто так пришел и убил. На царя-батюшку уже столько собак повесили, что еще от одного убийства ему ни жарко, ни холодно, а народ в очередное преступление всероссийского злодея с удовольствием поверит и проверять не будет.