Анатолий Казьмин - И.О. Кощея [СИ]

«Участковый + Яга=…» и нарисовано что-то странное, то ли корявое сердечко, то ли художественно выполненная задница. Я хихикнул и повернулся к другой стене. Тут уже был не эпистолярный жанр, а скорее — художественная галерея. Не, не интересно. Направленность исключительно физиологическая.

— Сидишь? — раздался вдруг сбоку тихий голос.

Я аж подпрыгнул и резко развернулся. Рядом со мной на топчане, болтая ножками, расположился маленький старичок, размером ну с крупного кота не больше. В простой одежде, лохматый, с бородой, разросшейся на всё лицо.

— Сижу, — едва сердце вернулось на место, подтвердил я. — А ты, дедушка кто такой будешь? И за что тебя сюда? Я сразу и не заметил, под топчаном сидел, да?

— Нет, — хмыкнул старичок, а потом вздохнул: — Домовой я тутошний. Трофим. За теремом Яги приглядываю. Вижу, потащили Федора Васильевича в поруб, дай думаю, пойду поздоровкаюсь.

— А откуда ты меня знаешь? — изумился я.

Трофим только хмыкнул и вдруг спросил:

— Есть хочешь?

В животе у меня квакнуло.

— Ага.

— Сейчас, — домовой исчез, но почти сразу же вернулся, расстелил полотенце и разложил на нем блины, мисочку со сметаной и кружку горячего чая. — Угощайси, родимый.

— От спасибо, Трофим! А то я только завтракал…

Блины были вкусные, но не лучше дедовых оладиков, но всё равно замечательно пошли. Расправился с едой я быстро и блаженно отвалился на стенку, грея руки о большую кружку.

— Федор Васильевич, — поёрзал Трофим по лавке, — а возьми меня к себе, а?

— Чего это? — я чуть не поперхнулся чаем. — Нет, мне не жалко. Я, честно говоря даже и не знаю, есть ли домовой у меня в Канцелярии да и вообще на Лысой горе… А что, не нравится тебе тут?

— Нетути наших на Лысой горе никого, — вздохнул домовой. — Да только я лучше у тебя работать буду, чем здеся.

— Что совсем плохо?

— Доконает меня бабка, — шёпотом пожаловался Трофим, боязливо оглядываясь по сторонам. — Совсем с годами озверела. Я с ей-то с одной еще кое-как уживалси, а как она тут и участкового себе завела, а потом и сотню стрельцов, да еще проглот ентот, Митька… Он же совсем дурной! Давеча пьяный пришёл чуть сени мне не развалил, всё требовал еще ему налить! А починять-то мне! Да и бабка… Эх…

— Дела… Ну, давай перебирайся к нам, я в принципе не против. Работящие руки всегда нужны. А только… уживешься ты у нас? Там и скелеты бегают и бесы, монстры всякие, да и другой нечисти пруд пруди.

— А ничё, Федь, — оживился домовой. — Были бы люди хорошие, а там без разницы, скелет али бес.

— Договорились.

Мы торжественно пожали друг другу руки.

— А я, тогда как потеплеет к вам и переберуся, — оживился Трофим. — А тебе не холодно здеся, Федор Васильевич? Может тебе водочки принести для сугреву? У бабки запасы большие, она и не заметит бутылки-другой.

— Не, Трофим, спасибо, не надо. У меня еще дела есть, надо в трезвом уме быть.

— А может… — домовой несколько растеряно почесал в затылке, — тебе дверь открыть из поруба? Я могу. Только там ажно пятеро стрельцов караулом ходят.

— Спасибо, но я пока тут погощу, а потом сами выпустят.

— Ладноть, Федор Васильевич, пойду я пока Яга не заприметила, что я отлучилси. Загрызёт же, а то и кота своего натравит!

— Хорошо, Трофим, спасибо. Значит, весной приходи, буду ждать.

Старичок закивал и ушел прямо сквозь стену, а я опять остался один.

— Внучек, ты как там? — раздалось у меня в голове, и я поспешно сжал булавку пальцами.

— Нормально, деда, сижу. Меня покормили тут, не переживай.

— Баланду, небось, тюремную приносили ироды?

— Да, не, тут домовой хороший блинов принёс, сметанки… Только с твоими им никак не сравниться, деда, — поспешно добавил я и дед удовлетворённо хмыкнул. — Дед, а тут домовой от бабки уйти надумал, к нам просится. Как думаешь, нормально это: домовой на Лысой горе?

— Нам и своих прихлебателей хватает, — заворчал для приличия дед. — Вечно ты, Федька всех подряд подбираешь да в дом тащишь! Вот, например… — и дед замолчал, пытаясь вспомнить хоть один случай.

— Собачка, да? — хихикнул я, припомнив вечную страсть крепко поддатого деда, подбирать бродячих собак с целью приручить и приспособить для домашне-служебных целей.

— Паразит ты, Федька, — вздохнул Михалыч. — Хотел я тебе про Орду рассказать, а таперя не буду.

— Так я у Калымдая узнаю или еще у кого из наших.

— Да много они там знають! — фыркнул дед. — Ладноть, пользуйся моей добротой, слушай.

С Ордой оказалось всё очень странно. Пришли шамаханы к Лукошкино так тихо, что их никто и не заметил. Сами прикиньте — пара-тройка тысяч, а может и больше, всадников, практически через полцарства незаметно просочились, да никого не пограбив по пути, это уж совсем удивительно было. Пришли они к городу, взяли в кольцо, постояли пару часиков и ушли.

— Мужики говорят, мол, за Ордой фигура огненная поднялась, проорала что-то да исчезла, — рассказывал дед. — Шамаханы-то тоже поорали, да вслед за ней и ушли, так и не начав осаду города.

— Опять Бабай?

— Как пить дать, внучек, — дед вдруг хихикнул. — Мужички сказали, что шамаханы орали «Бабу дай!», так полгорода побежало жёнок своих по подпольям прятать.

— Бабу дай? Бабай! Да кто же это такой в Орде объявился? А Калымдай ничего не узнал?

— Только, что Бабай ентот в большом авторитете у шамахан. Что ни скажет, всё сделают, чуть ли не как самому Кощею поклоняютси.

— Надо про него вызнать, деда, тревожно мне что-то…

— Вот сейчас стемнеет через полчасика, вырежем мы сотню милицейскую, выпустим тебя, внучек из полона ментовского и пойдём про Бабая вызнавать.

— Дед! Отставить! Никакой резни! Слышишь?! Мне тут кое-что узнать надо, а вы со своей тягой кровожадной все планы мне порушите! Ну, просто бандиты какие-то…

— Ну а то кто ж? — удивился Михалыч. — Не монашки же, какие? Бандиты и есть если твоими словами говорить, а по-простому — лихие люди.

— Угу. Джентльмены удачи, блин. Михалыч, это — приказ! Не дай боги кто кровопролитие начнет, я и не знаю, что тогда с вами сделаю! Придумаю что-нибудь особо кошмарное, понял?

— Да понял, внучек, понял. Так скоро у нас при Лысой горе и монастырь откроетси…

— Вот кстати, дельная мысль. Открою и буду нарушителей приказа в кельях гноить да молитвами мучить.

Деда я все-таки уговорил резню не начинать. По крайней мере, на время. Вот с такими кадрами и приходится работать. Дед связь прервал обиженный, но послушный, а я взял да задремал на пару часиков, не смотря на холодину. И кстати, вполне даже неплохо выспался.

Если днём в поруб пробивались сквозь дверные щели лучики света, то сейчас, когда на улице стемнело, поруб окутало мглой. Я хмыкнул — если тут узников морят голодом, то ни о каком светильнике и речи нет, разумеется. Ничего, своими силами обойдёмся…