Анатолий Казьмин - И.о. Кощея

– Ну, вот и выходи да разбирайся, – указал на выход участковый.

– Спасибо, что разрешил. Век на тебя молиться буду, батюшка сыскной воевода!

– Внучек, – раздалось со двора, – хватит кочевряжитьси, давай, влезай ужо из тюряги холодной да тёмной, где узников жаждой да голодом морят, свечку грошовую не дают, да еще, небось, и крыс специально подбрасывают.

– Во! – поднял я палец. – Глас народный.

– Выходи, – вздохнул Ивашов.

– А скажи мне, участковый, – я поднялся с топчана, – а вот если бы мои ребята Гороха не схватили, сколько бы я еще у тебя просидел? За что я даже спрашивать не буду.

Я вылез из поруба и огляделся. Вся милицейская банда была в сборе и в свете десятка факелов, которые держали стрельцы в одной руке, а сабли в другой, я полюбовался их встревоженными физиономиями и кивнул Михалычу:

– Ну, погостили чуток да домой пошли?

– А царь? – шёпотом напомнил участковый.

– Горох что ли? – громко переспросил я, а Никита поморщился. – Да здесь он, кому он на фиг сдался? Да, деда?

– За воротами, небось, валяетси, – подтвердил дед.

Еремеев кивнул и стрельцы бросились к воротам, однако на полпути вдруг резко остановились, послышался крик, мат и с вояки метнулись к терему. Факелы осветили ровный ряд сидевшей у стены дома стрелецкой сотни, сладко посапывающей и периодически не менее сладко всхрапывающей. Возле каждого стрельца лежала сабля или бердыш, а то и пищаль.

– Солдат спит – служба идёт, – одобрительно кивнул головой Михалыч, когда мы вслед за милицией подошли к терему. – Обзавидуешьси, внучек! Вот кабы нам так!

– Вы что натворили?! – кинулся к нам участковый.

Я пожал плечами, мол, не в курсе, я же под замком сидел, хотя прекрасно понял, что мои бандиты заскучали и решили поразвлечься. Кражи Гороха им мало было они и сюда пришли.

– Ну что ты орёшь, участковый? Ишо разбудишь, – захекал дед. – Не гони волну, поспят часок да проснутси.

Участковый уже было открыл рот для гневной отповеди, как вдруг левая от ворот часть забора заскрипела и медленно рухнула во двор, подняв облако снега.

– …мать! – проскрипела бабка, но тут рухнула и правая сторона, взметнув не меньше снега.

Одинокие ворота колоритно смотрелись на пустом пяточке.

Еремеев нахмурился и кивнул стрельцам, но едва только они сделали шаг к нам с дедом, как на месте забора выросла вся рота Калымдая, да еще и бесы по краям злорадно скалили пасти.

– Мой терем рушить?! – взвизгнула вдруг бабка и, повернувшись к шамаханам, подняла над головой руки.

– Бабушка, – ласково окликнул я, наводя на старую каргу сжатый кулак с перстнем, выставленным на максимальный режим, – не надо.

И честно говоря, я готов был садануть молнией в это древнее порождение зла. В стрельцов – не уверен, в Никиту – точно нет, а вот Ягу, иначе как нашего настоящего врага и грозного противника я не воспринимал и за своих парней был готов начать бой.

Бабка медленно повернулась ко мне, покосилась на перстень и, видимо сообразив, что это за штучка, шипя от злости, опустила руки.

– Внучек, – на весь двор зашептал Михалыч, – а может, пульнёшь, а? Ну давай, чего тебе стоит? Мы порадуемси, а дома тебе самогону нальём!

От ворот послышался сдержанный ехидный хохот и дед вздохнул:

– Ну нет так нет, я ж понимаю… Может тогда в другой раз?

– Ну, мы, наверное, пошли, – я не сводил с бабки перстня. – Раз за стол не зовут, пойдём тогда ужинать к себе домой.

– Царь, – тихо напомнил участковый.

Верно. А я уже и забыл про него…

– Эй, ребята! – махнул я свободной рукой. – Где там у вас Горох завалялся?

Ворота заскрипели и торжественно открылись и двое шамахан внесли, держа за ноги-за руки Гороха.

– Да там и положите в снежок куда помягче, – посоветовал Михалыч и повернулся к участковому: – До утра дрыхнуть будет так что, сыскной воевода, ишо есть у тебя времечко незаметно его в кроватку возвернуть. Проснётси утром Горох и, как и не покидал спаленку, да и от обиды горькой никому головы рубить не станет.

Участковый подумал с секунду и кивнул, а я по дуге обошел бабку, держа её на прицеле, но та только провожала нас злобным взглядом.

Через пару кварталов я распрощался с Аристофаном и Калымдаем, наказав им утром явиться в Канцелярию. Вопрос с Ордой и Бабаем надо было уже решать безотлагательно.

К Варе идти было поздно, но Маша с Олёной, примчавшиеся на Максимилиане мне на помощь, клятвенно заверили, что с самого утра сходят к ней и успокоят. Если конечно, останутся тут, в Лукошкино, а иначе вот прямо с утра, ну никак. Тем более что и Максимилиан уже в конюшне у Вари, а это всех будить надо… Да понял, я, понял. Сейчас по кавалерам своим побегут.

Ну, вроде всё, домой. Я достал из кармана коробочку с Шмат-разумом, Михалыч подошел поближе, но не успел я попросить переместить нас, как он горячо зашептал:

– А я ить сразу понял твой замысел, внучек! Голова у тебя ну просто государственного объёму стала! Кощей – просто дитятко малое супротив тебя!

– Эээ… Ты о чем, деда?

– Дык всё про то же, – захекал дед. – Вона какую бучу поднял, шороху на всё Лукошкино навёл! А мог же в любую минуту от ментов удрать с помощью ентой коробки, – дед кивнул на шкатулку в моей руке и гордо добавил: – Весь в меня, паразит!

Ага, я такой. Только никакого замысла не было – я просто забыл про Шмат-разум.

* * *

Дома нас поджидал ужин у Иван Палыча на кухне, соскучившиеся бесенята с Дизелем, да Гюнтер с докладом.

Как Гюнтер не отбивался, а шеф-повар вручил таки ему крем-брюле со взбитыми сливками и дворецкий, деликатно облизывая ложечку, начал доклад.

– С Ордой, Государь, выяснить так ничего не удалось. Завтра отправляем комиссию с глобальной проверкой, возможно, что-то и удастся разузнать.

– И на счет Бабая этого.

– Разумеется, Ваше Величество. Далее. В Агриппину Падловну с потолка ударила молния. Грохот от взрыва был таков, что в коридоре со стен обвалилась штукатурка.

– А Агриппина Падловна?!

– С ней всё в порядке. От удара молнии, она невероятным образом похудела на полпуда и на радостях выписала всей Лысой горе премию.

– Ничего, не обеднеем, – я отодвинул пустую тарелку, на которой еще недавно лежало запеченное куриное бёдрышко, щедро обложенное картошкой-фри. – Зато Агриппина Падловна, небось, от счастья скачет. Можно только порадоваться за человека.

– За кикимору, – педантично поправил Гюнтер.

– Кикимора – тоже человек, – Михалыч подвинул мне пирог с вишней и отобрал у дворецкого взбитые сливки.

– На нижних этажах, – Гюнтер грустно проводил взглядом сливки, – всё уже привели в порядок и владельцы развлекательных заведений просят разрешить возобновить работу.

– Пускай дня три ещё подождут, помаются, – я обмакнул кусочек пирога в сливки, – тише будут.