Анатолий Казьмин - И.о. Кощея

«Участковый + Яга=…» и нарисовано что-то странное, то ли корявое сердечко, то ли художественно выполненная задница. Я хихикнул и повернулся к другой стене. Тут уже был не эпистолярный жанр, а скорее – художественная галерея. Не, не интересно. Направленность исключительно физиологическая.

– Сидишь? – раздался вдруг сбоку тихий голос.

Я аж подпрыгнул и резко развернулся. Рядом со мной на топчане, болтая ножками, расположился маленький старичок, размером ну с крупного кота не больше. В простой одежде, лохматый, с бородой, разросшейся на всё лицо.

– Сижу, – едва сердце вернулось на место, подтвердил я. – А ты, дедушка кто такой будешь? И за что тебя сюда? Я сразу и не заметил, под топчаном сидел, да?

– Нет, – хмыкнул старичок, а потом вздохнул: – Домовой я тутошний. Трофим. За теремом Яги приглядываю. Вижу, потащили Федора Васильевича в поруб, дай думаю, пойду поздоровкаюсь.

– А откуда ты меня знаешь? – изумился я.

Трофим только хмыкнул и вдруг спросил:

– Есть хочешь?

В животе у меня квакнуло.

– Ага.

– Сейчас, – домовой исчез, но почти сразу же вернулся, расстелил полотенце и разложил на нем блины, мисочку со сметаной и кружку горячего чая. – Угощайси, родимый.

– От спасибо, Трофим! А то я только завтракал…

Блины были вкусные, но не лучше дедовых оладиков, но всё равно замечательно пошли. Расправился с едой я быстро и блаженно отвалился на стенку, грея руки о большую кружку.

– Федор Васильевич, – поёрзал Трофим по лавке, – а возьми меня к себе, а?

– Чего это? – я чуть не поперхнулся чаем. – Нет, мне не жалко. Я, честно говоря даже и не знаю, есть ли домовой у меня в Канцелярии да и вообще на Лысой горе… А что, не нравится тебе тут?

– Нетути наших на Лысой горе никого, – вздохнул домовой. – Да только я лучше у тебя работать буду, чем здеся.

– Что совсем плохо?

– Доконает меня бабка, – шёпотом пожаловался Трофим, боязливо оглядываясь по сторонам. – Совсем с годами озверела. Я с ей-то с одной еще кое-как уживалси, а как она тут и участкового себе завела, а потом и сотню стрельцов, да еще проглот ентот, Митька… Он же совсем дурной! Давеча пьяный пришёл чуть сени мне не развалил, всё требовал еще ему налить! А починять-то мне! Да и бабка… Эх…

– Дела… Ну, давай перебирайся к нам, я в принципе не против. Работящие руки всегда нужны. А только… уживешься ты у нас? Там и скелеты бегают и бесы, монстры всякие, да и другой нечисти пруд пруди.

– А ничё, Федь, – оживился домовой. – Были бы люди хорошие, а там без разницы, скелет али бес.

– Договорились.

Мы торжественно пожали друг другу руки.

– А я, тогда как потеплеет к вам и переберуся, – оживился Трофим. – А тебе не холодно здеся, Федор Васильевич? Может тебе водочки принести для сугреву? У бабки запасы большие, она и не заметит бутылки-другой.

– Не, Трофим, спасибо, не надо. У меня еще дела есть, надо в трезвом уме быть.

– А может… – домовой несколько растеряно почесал в затылке, – тебе дверь открыть из поруба? Я могу. Только там ажно пятеро стрельцов караулом ходят.

– Спасибо, но я пока тут погощу, а потом сами выпустят.

– Ладноть, Федор Васильевич, пойду я пока Яга не заприметила, что я отлучилси. Загрызёт же, а то и кота своего натравит!

– Хорошо, Трофим, спасибо. Значит, весной приходи, буду ждать.

Старичок закивал и ушел прямо сквозь стену, а я опять остался один.

– Внучек, ты как там? – раздалось у меня в голове, и я поспешно сжал булавку пальцами.

– Нормально, деда, сижу. Меня покормили тут, не переживай.

– Баланду, небось, тюремную приносили ироды?

– Да, не, тут домовой хороший блинов принёс, сметанки… Только с твоими им никак не сравниться, деда, – поспешно добавил я и дед удовлетворённо хмыкнул. – Дед, а тут домовой от бабки уйти надумал, к нам просится. Как думаешь, нормально это: домовой на Лысой горе?

– Нам и своих прихлебателей хватает, – заворчал для приличия дед. – Вечно ты, Федька всех подряд подбираешь да в дом тащишь! Вот, например… – и дед замолчал, пытаясь вспомнить хоть один случай.

– Собачка, да? – хихикнул я, припомнив вечную страсть крепко поддатого деда, подбирать бродячих собак с целью приручить и приспособить для домашне-служебных целей.

– Паразит ты, Федька, – вздохнул Михалыч. – Хотел я тебе про Орду рассказать, а таперя не буду.

– Так я у Калымдая узнаю или еще у кого из наших.

– Да много они там знають! – фыркнул дед. – Ладноть, пользуйся моей добротой, слушай.

С Ордой оказалось всё очень странно. Пришли шамаханы к Лукошкино так тихо, что их никто и не заметил. Сами прикиньте – пара-тройка тысяч, а может и больше, всадников, практически через полцарства незаметно просочились, да никого не пограбив по пути, это уж совсем удивительно было. Пришли они к городу, взяли в кольцо, постояли пару часиков и ушли.

– Мужики говорят, мол, за Ордой фигура огненная поднялась, проорала что-то да исчезла, – рассказывал дед. – Шамаханы-то тоже поорали, да вслед за ней и ушли, так и не начав осаду города.

– Опять Бабай?

– Как пить дать, внучек, – дед вдруг хихикнул. – Мужички сказали, что шамаханы орали «Бабу дай!», так полгорода побежало жёнок своих по подпольям прятать.

– Бабу дай? Бабай! Да кто же это такой в Орде объявился? А Калымдай ничего не узнал?

– Только, что Бабай ентот в большом авторитете у шамахан. Что ни скажет, всё сделают, чуть ли не как самому Кощею поклоняютси.

– Надо про него вызнать, деда, тревожно мне что-то…

– Вот сейчас стемнеет через полчасика, вырежем мы сотню милицейскую, выпустим тебя, внучек из полона ментовского и пойдём про Бабая вызнавать.

– Дед! Отставить! Никакой резни! Слышишь?! Мне тут кое-что узнать надо, а вы со своей тягой кровожадной все планы мне порушите! Ну, просто бандиты какие-то…

– Ну а то кто ж? – удивился Михалыч. – Не монашки же, какие? Бандиты и есть если твоими словами говорить, а по-простому – лихие люди.

– Угу. Джентльмены удачи, блин. Михалыч, это – приказ! Не дай боги кто кровопролитие начнет, я и не знаю, что тогда с вами сделаю! Придумаю что-нибудь особо кошмарное, понял?

– Да понял, внучек, понял. Так скоро у нас при Лысой горе и монастырь откроетси…

– Вот кстати, дельная мысль. Открою и буду нарушителей приказа в кельях гноить да молитвами мучить.

Деда я все-таки уговорил резню не начинать. По крайней мере, на время. Вот с такими кадрами и приходится работать. Дед связь прервал обиженный, но послушный, а я взял да задремал на пару часиков, не смотря на холодину. И кстати, вполне даже неплохо выспался.

Если днём в поруб пробивались сквозь дверные щели лучики света, то сейчас, когда на улице стемнело, поруб окутало мглой. Я хмыкнул – если тут узников морят голодом, то ни о каком светильнике и речи нет, разумеется. Ничего, своими силами обойдёмся…