Принцесса Штальхаммер - Кудель кровавого льна

— Натуральная! — с неким возмущением промолвила дриада. — И от неё, если хотите знать, сплошные проблемы, особенно во время галопа!

— Да? Может, махнёмся сиськами? — вдруг предложила Форсунка, а затем, сделав ладони лодочкой, поднесла их к плоским грудям и зазывно пошевелила пальцами. Виолетта угрюмо промолчала.

Она зашнуровала куртку, одёрнула её, смахнула пылинки и невесть откуда взявшиеся гусиные перья. Аврора помогла Козочке накинуть попону и приторочить сайдак с сумами, после потуже затянула подпругу и перевязала пясти новым бандажом.

— Силёнок тебе не занимать, как я посмотрю, хотя на вид достаточно щупленькая, — удовлетворённо хмыкнула кентаврица, делая пробные шаги. — Недурно. Чувствуется некий опыт работы с лошадьми.

— Я ухаживала за лошадьми, — призналась девочка. — Своих лошадей у нас в семье отродясь не было, но я немного подрабатывала помощницей конюха Михея в городских конюшнях. Он заставлял меня убирать навоз, вычищать денники, менять воду в корытах. Михей называл это «испытательным сроком». Потом доверил ухаживать за лошадьми, я их чистила, купала, расчёсывала, помогала менять подковы, а Михей рассказывал, как седлать и стреноживать лошадей, как ими управлять, чем отличается трензельная узда от мундштучной, а дамское седло от пардаккарского. Лошадей было не так много, но после работ в конюшне я валилась с ног от усталости. Я кое-чему успела научиться, прежде чем…

— Хватит, Аврора, — перебила ученицу Элизабет.

— …Прежде чем Михей умер и конюшни оказались совсем заброшенными, — закончила девочка и искоса взглянула на удрализку. — Он был уже стареньким, как и многие лошадёнки. После прошлогодних обжинок я вернулась в конюшню, а Михей сидит на скамеечке, прислонившись спиной к стенке, и смотрит куда-то далеко, на небо, на звёзды. Я даже не сразу поняла, что он умер. Грустно было, когда после похорон конюха всех лошадей забили, а конюшню снесли. Совсем в Усоньке лошади перевелись с тех пор, одни ослики да волы остались. И несколько паровых экипажей. Пришлось искать другую работу.

— Верно, весёлого мало, — согласилась Козочка. — Но умение разбираться в лошадях никогда лишним не бывает. Не знаю, что у вас на уме, но я сейчас возвращусь на корабль, перекушу, отдохну и отправлюсь обратно в город.

— Будь осторожна, Шай’Зу, — предупредила Элизабет эльфийка, — бродить в городе небезопасно, особенно тебе. Хочешь, я составлю тебе компанию?

— Как хочешь. С тобой мне действительно будет куда спокойнее.

— А мне надо заскочить к Ольхтанду, — буркнула Форсунка, развешивая на куртке черепашьи панцири, рыбьи скелеты, ракушки и иные морские аксессуары. — Забыла у этого черта вчера свой абордажный топор. Казённое имущество, между прочим, Сьялтис пригрозил, что, если не верну служебное оружие, вычтет его стоимость из моей зарплаты в этом месяце, а у меня там и так сущие гроши из-за различных штрафов. Как меня тошнит от этого четырёхрукого, но безмозглого эльфа… А ведь ещё в адмиралы метит!

Едва покинув территорию постоялого двора, чародейки, дриада и рыбница узнали свежие новости, будоражащие умы горожан: главостраж Ольхтанд уже заканчивал последние приготовления к публичной казни двух гномов-торговцев, оплативших убийства более чем полсотни мерфолков с целью раздобыть их органы, чешую и части тела и, что более важно, дискредитировать людей и окончательно разжечь костёр конфликта между ними и алыми мерфолками. Подслушивая разговоры людей, любопытная Форсунка узнала, что посмотреть на казнь пришло, вернее, приползло и несколько алых змеехвосток, в числе которых какая-то важная шишка, едва ли не патриций.

— Эй, айда на майдан, поглядим, как гномов в расход пустят! — предложила Форсунка. — Всегда приятно видеть, как Зло получает по заслугам, нехай и от другого Зла.

Центральная площадь Ветропика, именуемая также Висельной, даже в немногочисленные праздничные дни выглядела как заброшенное деревенское кладбище, полное упырей и зомби, точнее, полное нищих, похожих на упырей и зомби: достаточно было прогуляться по коротенькой аллейке, полюбоваться жирными откормленными крысами, голыми и чёрными вязами, дубами и клёнами, разросшимися до уродливых чудовищ терновыми кустами, не забывая при этом тщательно обходить выбоины и ямы, встречающиеся на каждом шагу, чтобы хорошее настроение улетучилось прочь, оставив в душе лишь чувство безысходности и неземной тоски. Над главными воротами, откуда брала начало аллея, торчали длинные железные колья с нанизанными на них преступниками, уже превратившимися в уродливые скелеты, замотанные в полинявшие на солнце, заскорузлые от крови и дождя тряпки. Дежурившее у ворот чёрное воронье, питающееся останками казнённых, разбавляло городской гул хриплым карканьем.

Особенный шарм площади добавляли обрамляющие его здания: с одной стороны мрачный, напоминающий демоническую церковь храм Марсория, обнесённый полуразрушенной, облупившейся кирпичной стеной с ржавыми и жутко скрипящими вратами, с другой трёхэтажная ратуша, больше похожая на саркофаг, выкопанный из земли спустя тысячу лет после погребения. Над покатой крышей ратуши, привязанный к дымовой трубе, висел воздушный шар, размалёванный во все цвета радуги и выполняющий развлекательную функцию. В ясные дни он смотрелся вполне симпатично, но вот по ночам и в пасмурную погоду выглядел как вычерченный кровью грешника портал, из которого вот-вот должны были хлынуть полчища демонов Бездны. И сегодня всякий, кто обращал взор на трепыхающийся на ветру воздушный шар, невольно содрогался и спешил опустить глаза.

— Так вот она какая — человеческая цивилизация, — горько усмехнулась Шай’Зу, тоскливым взором окидывая чёрные корявые силуэты вязов, обступающие замусоренную аллею. — Люди мнят себя Творцами, но их творения не более чем уродливые эрзацы, слепленные из осколков уничтоженного мира, созданного Матерью-Природой. И в этой грязной вонючей клетке из мёртвого камня, металла и помоев люди предпочитают жить, нет, не жить — выживать. Знаю, пора мне уже прекратить обращать внимание на человеческую глупость, но с каждым днём она изумляет меня всё больше и больше. Воистину, нет предела человеческой глупости. Могут измениться очертания материков, могут развалиться самые прочные империи и королевства, могут произойти ещё сотни войн, а глупость будет жить и процветать. Ибо она бесконечна, как и само время.

— Точно-точно, — согласилась гулко шлёпающая по брусчатке босыми ногами рыбница, — люди запираются в своих проклятых городах, застраиваются высокими каменными стенами, барбаканами, башнями и вышками. И знаете, почему? А чтоб огородиться от природы — от диких зверей, гроз, дождей, снега, от драконов и гидр, но самое главное — от самих себя. Людишки всерьёз считают, что так они обеспечивают себе полную безопасность, ибо город для них — единственное место, где мужики могут спокойно пахать, бабы спокойно рожать, а спиногрызы спокойно расти.