Уильям Хорвуд - Летнее Солнцестояние

Сколь бы сладостным ни было время, проведенное ими вместе, теперь они хотели расстаться, — рано или поздно это происходит со всеми врачующимися кротовьими парами. Ребекка вздохнула и, улыбнувшись, нежно коснулась Кеана рыльцем — она думала о кротятах, которых подарил ей ее возлюбленный; Кеан улыбнулся в ответ, представив Ребекку кормящей своих детенышей, играющей и забавляющейся с ними...

Массивный Мандрейк и Рун крались вдоль опушки, подходя все ближе и ближе к полянке, на которой находилась нора. Рун делал вид, будто он с трудом отыскивает дорогу, хотя, на деле, дорога эта была ему прекрасно известна.

— Пришли, — прошипел он.

— Где? — спросил Мандрейк.

— Там.

Рун указал лапой на вход во временную нору Ребекки, возле которой виднелись кучи свежевзрыхленной земли.

Для Ребекки и Кеана минуты, казавшиеся прежде часами, теперь обратились в мгновения — настало время расставания. С рассветом они должны были разойтись в разные стороны. Они уже стали шептать друг другу нежные слова прощания, когда вдруг раздался ужасный рев, — казалось, что в туннель, ведший на поверхность, забралась разом целая тысяча ужасных хищников. Мандрейк вспомнил рассказы Руна и, исполнившись небывалой ярости, ринулся к норе, снедаемый жаждою убийства, — он готов был разорвать в клочья всех кротов, которые оказались бы на его пути, — и самцов и самок. О, как чесались его лапы!

Едва заслышав этот ужасный рев, Кеан инстинктивно повернулся к входу и принял оборонительную позу. В нору пахнуло знакомым Ребекке запахом, и она зарыдала, объятая ужасом. Это был запах Мандрейка. Сильный, агрессивный, злобный, он вселил страх и в сердце Кеана, приготовившегося вновь отстаивать свое право на Ребекку. Правда, теперь он уже не смеялся; когда же Ребекка стала быстро рассказывать ему о Мандрейке, он оттолкнул ее в сторону, не желая отвлекаться ни на мгновение.

Сверху послышался низкий хриплый голос Мандрейка:

— Рун, ты останешься наверху. Я прикончу их сам.

Ребекке хотелось прикрыть Кеана своим телом, защитить его от надвигающегося кошмара, ведь он не представлял, с кем ему придется иметь дело, и вряд ли мог предположить, что на свете существуют кроты таких размеров. Сильный запах, исходивший от разъяренного Мандрейка, ошеломил молодого Кеана, когда же он увидел его огромные лапы, просунувшиеся в нору, ему стало жутко. То же самое происходило со всеми соперниками Мандрейка. И все же Кеан отличался от них и силой, и быстротой реакции — он умел уходить из-под первого удара врага так, чтобы не подставлять себя под второй.

Кеан стал отходить в глубь норы, даже не пытаясь напасть на грозного соперника, грандиозные размеры которого поражали его все больше и больше.

Мандрейк на мгновение застыл у входа в нору, разглядывая сидевших в ней кротов. Его удивили размеры Кеана. И все-таки, хотя тот был крупнее Буррхеда, самого рослого крота Данктона, рядом с Мандрейком он казался подростком.

Кеан зарычал и изготовился к бою, а Ребекка, отброшенная им на другой конец норы, принялась причитать:

— Беги, мой любимый, беги, если можешь... Никто не может победить его, слышишь? Это просто невозможно! Беги же, мой Кеан!

Если бы Кеан еще не спаривался с Ребеккой, он наверняка тут же вступил бы в бой и тут же сложил бы в нем голову. Но их брачные игры уже закончились, и потому он думал не столько о Ребекке, сколько о свежем воздухе пастбищ, на которых нет ни враждебных запахов, ни злобных кротов.

— Если мне удастся убежать, — заговорил Кеан, не глядя на Ребекку, ибо внимание его было сконцентрировано на входе в нору, возле которого затаился Мандрейк, — я вернусь к тебе, и мы снова будем вместе.

Он произнес последние слова громко и внятно, так, чтобы их услышал и Мандрейк. Кеан надеялся, что они выведут его из себя и это даст ему шанс нанести этому громиле хотя бы один настоящий удар.

Мандрейк сделал выпад, желая достать противника лапой; однако Кеан не стал отходить назад, а ринулся прямо на Мандрейка, выставив вперед свои когтистые лапы. Возле входа в нору завязалась кровавая борьба.

Когда один из кротов задевал лапой земляные стены туннеля, они ощутимо содрогались и с них начинала осыпаться земля. Ребекка беспомощно наблюдала за их сражением. И вдруг она ощутила неожиданное возбуждение, которое ей хотелось подавить, изгнать из сознания, — ее возбуждал вид двух огромных кротов, сражавшихся за нее, причем она любила и одного и другого.

Битва на миг затихла, и это означало, что Мандрейк готовится к прорыву в нору. Ребекка услышала частое дыхание Кеана, пытавшегося хоть немного перевести дух. Силы противников были явно неравными... И Ребекка решилась.

Едва Мандрейк ринулся в нору, она выскочила ему навстречу, выставив когти вперед, и закричала:

— Беги, Кеан!

Мандрейк взял в сторону, чтобы не задеть Ребекку, и замахнулся на рванувшегося вперед Кеана, но тот успел прошмыгнуть мимо него и бросился по туннелю к выходу на поверхность.

Мандрейк молниеносно повернулся и опустил свою тяжелую лапу на спину Кеану, задев когтями за верхний свод узкого туннеля. Кеан взвыл от нестерпимой боли и с превеликим трудом пронырнул дальше; лапа Мандрейка, с когтей которой капала кровь, на миг повисла в воздухе. Кеан несся к выходу, слыша за спиной рык страшного чудища. Вспомнив о Руне, поджидавшем его на поверхности, он инстинктивно выставил вперед передние лапы с широко расставленными когтями.

Но на сей раз Рун уже был готов к этому. Он прижался к земле сбоку от норы и, едва из нее появилась голова Кеана, нанес точный удар по его морде. Один из когтей распорол левую сторону рыльца, другой угодил прямо в левый глаз. Морда Кеана превратилась в разверстую рану, из которой потоком хлынула кровь.

Одновременно с этим нагнавший Кеана Мандрейк нанес ему еще один столь же страшный удар — на сей раз когти раскроили его бедро.

Кеан рванулся вперед и, резко развернувшись в сторону Руна, которого он практически не видел, ибо его слепила кровь, лившаяся по морде, ударил его в грудь. Будь удар поточнее, Руну тут же пришел бы конец. Рун отлетел далеко в сторону, что дало Кеану возможность припустить что было сил в правую сторону, откуда веяло свежим воздухом. Он бежал с отчаянием крота, которого в любое мгновение может настигнуть смерть, он делал все возможное, чтобы спасти свою жизнь.

Мандрейк при желании мог бы легко нагнать его. Но едва он выбрался на поверхность, как из норы послышались горький плач и стенания Ребекки. Услышав их, Мандрейк, когти которого были обагрены кровью возлюбленного его дочери, развернулся и опять полез в нору.

Едва его огромная голова появилась из туннеля, Ребекка смолкла и вопросительно посмотрела в его сторону. Она увидела исполосованную шрамами морду и свежие кровоточащие раны, оставленные когтями Кеана на плечах Мандрейка. Она почувствовала его силу и заглянула в его злобные глаза, которые видели столь мало, хотя искали столь многого. Когда-то на него точно так же взирала и ее мать, Сара.