Ульяна Соболева - Пока смерть не обручит нас 2

– Кыш отсюда! – шикнула Мардж и швырнула в него куском мыла. – Я знала Моргана еще ребёнком. Когда дети малы, у них нет такого понятия, как бедные и богатые, знатные и простолюдины. Они, возможно, и есть, но еще не омрачены теми гнусными чертами, которыми обладают уже взрослые. Леди Ламберт не запрещала сыну знаться с бедняками, она не растила из него чванливого и жестокого хозяина. Он был просто ребенком и играл с моими сыновьями. Он вырос в этом доме… я выкормила его своим молоком. В какой-то мере он мой единственный сын, оставшийся в живых.

Стул снова пошатнулся, и я удержала его обеими руками… Так странно, она говорила о герцоге совсем не так, как я привыкла слышать. Она говорила о нем, как о простом человеке и… мне безумно нравилось ее слушать. Она рассеивала его тьму, как будто разводила своими маленькими руками, оставляя совсем другой образ, чем я привыкла видеть.

– Я…я очень сочувствую вашей утрате.

– Ни одни слова сочувствия не вернут мне моих мальчиков, как и скорбь не вернет. Я свое отскорбела, отрыдала. Остались только молитвы и ожидание, что там, – она указала пальцем в небо, – что там мы обязательно встретимся. Отец Ефимей говорит – именно так и будет. И я надеюсь, мои сорванцы ничего не натворят, и их не накажут даже в Царствии Небесном, и дождутся свою мать и отца. Не то мне придется отправиться за ними в пекло и надрать им там задницы солдатским ремнем.

Ее голос был бодр и весел, а по мягким щекам, покрытым легким пушком, катились слезы. И я даже представить себе не могла, что она пережила, потеряв всех своих детей.

– Так вот, я знаю Моргана с детства. Знаю так, как не знает никто… и ты…, – она слезла с табурета и посмотрела на меня снизу вверх, заслоняя лицо от солнца маленькой рукой, – ты слишком много для него значишь… если он решился на то, что сделал… Хотя я и говорила ему…

– Что сделал?

Спросила я, но ответ так и не получила, послышался топот копыт, и мы обе обернулись.

– Да провались я сквозь землю! Как она узнала? Вот же ж ведьма!

Я в удивлении посмотрела на Мардж, а потом на всадницу, приближающуюся к дому. Она узнала ее раньше, чем я. И судя по реакции, жена мельника не особо жаловала жену герцога. А это была именно она. Агнес. Одна. Верхом на Азазеле. Разодетая в атласный бирюзовый костюм для верховой езды. Красивая, изящная и такая аристократичная по сравнению со мной, одетой в платье простолюдинки, с волосами, спрятанными под чепец, в сером фартуке, измазанном мукой.

Она грациозно спешилась, а я внутренне подобралась, чувствуя, что она приехала именно ко мне.

– Эй, ты, – крикнула она Мардж, – вели напоить моего коня. А ты, – презрительно посмотрела на меня, – а с тобой я говорить буду. Пошли.

Мардж, вежливо поклонилась и пошла за водой, а я смотрела на свою соперницу, на ту, что имела все права на Моргана, носила его имя и спала с ним каждую ночь в одной постели, и недоумевала, что ей нужно от меня. Зачем жене герцога приезжать ко мне, чтобы ощутить свое превосходство в полной мере? Сравнить нас? Понять, что ей нечего опасаться такой, как я? В груди засаднило и стало трудно дышать при взгляде на ее светлые блестящие локоны и золотистую кожу. Представила, как его пальцы касаются ее лица, развязывают тесемки на корсаже платья, жадно поднимают подол, и внутри все зашлось от боли.

– Чем обязана такому важному визиту?

– Многим. Помочь тебе хочу.

– Помочь?

– А что в этом удивительного? Я – женщина юга, и милосердие у меня в крови. Не то, что у вас… северян, холодных, как лед.

– Странно, – улыбнулась ей уголком рта, – вы преподносите милосердие, как некое достоинство расы, тогда как милосердие – это достоинство души и не имеет расовых различий, и им не нужно хвастать.

Светлые глаза Агнес потемнели и сверкнули гневом.

– Ты имеешь наглость называть меня хвастливой?

– А разве я такое сказала? Я, наоборот, горю желанием узнать, в чем заключается ваше милосердие ко мне и чем я его заслужила?

Агнес приблизилась ко мне и облизнула розовые аккуратные губы, предвкушая собственную речь, я видела по ее глазам, что она взбудоражена и возбуждена.

– Я помилую тебя и позволю скрыться с наших земель. Дам золота, лошадь и отпущу. В лесах прячутся повстанцы из Блэр. Говорят, их там сотни. Они примут тебя.

Она говорила так, словно пообещала мне полцарства и принца в придачу и была уверена, что я соглашусь.

– Тебя не поймают, если обмажешься вот этим.

Она протянула мне склянку.

– Ни одна собака не учует твой запах. Я все предусмотрела. И…и говорят, что там, среди повстанцев, видели Уильяма… Слышишь? Уильям жив!

Если бы я знала, кто такой Уильям, было бы вообще прекрасно. Судя по всему, я должна сейчас обрадоваться. Возможно, будь я Элизабет Блэр – это было бы мое спасение. Повстанцы и какой-то близкий мне Уильям. И не так уж безрассудно было бы бегство к тем, с кем я выросла. Но я не Блэр, и люди, те, кто знали Элизабет, поняли бы это. Поняли бы очень быстро. Скорее всего, меня ждала бы такая же участь, как и здесь. Сочли бы ведьмой. Да и… не выживу я, не доберусь к ним. Я и выживать не умею толком. Я дитя мегаполиса, привыкшая ко всем благам цивилизации. В походах я выкручивала ноги, была искусана комарами и почти всегда болела каким-то вирусом.

– Спасибо. Прекрасное предложение. Но я не стану бежать. Это безумие.

Глаза Агнес округлились, и судя по всему, она мне не поверила. Да и кто бы поверил в этот абсурдный отказ от собственного спасения.

– Безумие – оставаться здесь после всех обвинений! Ты боишься? Я помогу тебе. Ты не одна. Тебя сопроводят до самой границы. Тебе нечего бояться.

Ее голос был мягкий и вкрадчивый, даже заносчивость испарилась. Она свято верила в то, что говорит, и скорее всего, именно так и было. Пусть и сделан этот жест далеко не из благих намерений.

– Что ждет тебя здесь? Только речное дно. Только унижения и боль.

Она была права. Ничего не ждало меня здесь… так же, как ничего не ждало меня и там. Умно поступила. Красиво. Избавиться от соперницы по-доброму, по-хорошему. Только откуда ей знать, что я не Блэр и что там меня, скорее всего, тоже ждет смерть. Возможно, тот же Уильям, кем бы он ни был, убьет меня собственными руками, поняв, что я самозванка.

– Я не стану бежать. Спасибо, что пытались помочь мне… Но я остаюсь здесь.

Упрямо ответила, глядя ей в глаза и видя, что она не верит своим ушам.

– Ты в своем уме? Ты понимаешь, от чего отказываешься?

– Я в своем уме и понимаю, от чего отказываюсь.

От мягкости не осталось и следа, и глаза герцогини загорелись такой же ненавистью, какой горели при наших предыдущих встречах.

– Надеешься стать кем-то большим, чем подстилка? Надеешься завлечь его тем, что у тебя между ног?