Андрей Крюков - Дело всей смерти [litres]

Неелов вдруг замолчал. Зацепин понял, что им одновременно пришла на ум чудовищная, невозможная мысль.

И все сбылось почти так, как мечталось Кириллу Рьянову. Через пять дней после вечерней поездки за город с Николаем-Орестом он поднимался на крыльцо нееловского особняка в центре Москвы. Его триумф был полный, хотя имел незначительные расхождения с картинами, которые он лелеял в воображении. За руку он держал только одного спасенного ребенка – мальчика Никиту. Девочку Надю Неелову вела лейтенант полиции красавица Зоя Лапшина – детский психолог. За ними следовали врач-педиатр и медсестра. У них была особая миссия.

Дети не выглядели подавленными, убитыми. После освобождения с ними возились врачи. Медицина не нашла у них физических или психических травм. Медики заключили, что сберечь в порядке голову в таком ужасе девочке помогла возня с обезьянами, а мальчику – увлеченная работа на криптоплантации похитителя. Эти занятия разбавили кошмар похищения и плена, лишили губительной для психики подростков концентрации.

Но это совсем не означало, что они способны без ущерба пережить еще одно потрясение. А их ждал такой удар, что, как сказал один из профессоров, лучше бы им оставаться в плену. Детям предстояло узнать о смерти матери. И вот этого шока ослабленная психика младших Нееловых могла не выдержать.

В больничном карантине Никиту и Надю держали в неведении, объясняя, что, пока они проходят обследование, родственникам нельзя их навещать. Как поступить дальше: сообщить страшное известие или пусть сделают это дома родственники, – специалисты во мнениях расходились. Наконец, консилиум вынес решение, что лучше для детей будет узнать трагическую новость в родных стенах, от деда, академика Неелова. Академик хоть и находится под следствием, но, конечно, не представляет опасности для детей, ведь само его преступление было вызвано отчаянным стремлением помочь внукам. Расследование нападения на монастырь установило причинно-следственную связь этого дела с похищением детей. Хотя и не давало ответа, как захват монастыря мог способствовать их освобождению. Каким-то образом на судьбу детей должен был повлиять умерший во время налета от кровоизлияния в мозг монах отец Алексий – Алексей Павлович Зацепин. Но при чем здесь монах – следствие добиться от академика Неелова не могло.

Пролить свет, наверное, способны были похитители. Однако подходы к ним оказались обрубленными. И в этом Рьянов винил себя. За то, что не смог схватить, дал уйти хозяину дома, в котором держали детей. Кто мог подумать, что в подмосковном сарае на него спустят двухметрового крокодила и верткого в черных оспинах ягуара! Рьянову пришлось оборонять не только себя, но и провожатого Ореста, который вместо тысяч долларов получил десятки кровавых рваных отметин от зубов и когтей латиноамериканской кошки. В памяти следователя впечатления слились в пестрый ком, без хронологии и порядка: прыжки пятнистой молнии, Орестов визг, распахнувшиеся створки длинной крокодильей пасти, собственные выстрелы по вертким тварям, крики в спину хозяина дачи: «Стой, стрелять буду!» А стрелять уже было нечем, опустевший пистолет отдыхал с отскочившим назад затвором, навсегда успокоив желто-черную кошку и рептилию…

– Ребята взяли бы его, уходи он со двора через ворота или забор, – оправдывался Рьянов перед полковником. – Но беда с этими ветеранами! И сколько он его рыл, этот подземный тоннель, год, никак не меньше! Прямо из сарая, а выход – за сто метров в лесополосе. Так боевики в аулах делали, а он воспользовался этим опытом. И ищи-свищи его, пока мы со зверинцем управлялись! Он ведь успел отпереть полдюжины клеток. Орангутана этого выпустил, удава, лисицу какую-то. Как это все на нас поперло! А его и след простыл.

Хозяина дачи – бывшего сверхсрочника Жгутова – объявили в розыск. Но он как в воду канул или точнее, с учетом обстоятельств, – как сквозь землю провалился. А без его показаний не достать было и «Дирижабль». То, что именно в холдинге – организаторы похищения детей, косвенно подтвердилось, но доказательств не было. Рьянов поклялся, что кровь из носа изловит этого шустрого контрактника.

Надо сказать, никто с Рьянова стружку за упущенного злодея не снимал. Наоборот, он был обласкан начальством и попал, как и хотел, в новостную хронику в венце спасителя детей. Но лучшей наградой стали для Рьянова глаза мальчика и девочки, когда он с оперативниками вскрыл металлическую дверь в подвальную камеру в доме Жгутова – столько в них было недоверчивой радости, надежды, пережитых страданий.

Да, Рьянов был доволен собой и счастлив за спасенных детей. Нет над ними больше угрозы смерти, нет власти мясников! Не будут теперь их тиранить и стращать. Не быть им больше на положении животных, не жить со зверьем – четвероногим и двуногим. Сейчас он передаст Никиту и Надю в заботливые руки родного человека, который обласкает, пригреет, защитит, и больше ни один волос не упадет с их головы, и ждет их жизнь долгая среди добрых и хороших людей.

Поручение доставить детей домой было поощрением от полковника. Старший товарищ знал, как близко к сердцу принимает молодой следователь дела Нееловых, как важно для него поставить последнюю точку в этой эпопее, как приятно будет получить заслуженную благодарность от деда освобожденных детей, большого, уважаемого человека.

И правда, сказать, что Рьянову было в радость исполнять это поручение, значило ничего не сказать. Как он ни старался держаться с подобающим случаю сдержанным достоинством и солидностью, губы расползались в счастливой мальчишеской улыбке, и он становился похож на сверстника Никиты, которого вел за руку.

Он стыдился своей неуместной, как он полагал, улыбки перед затянутой в форменный полицейский жакет и от этого подчеркнуто стройной, с узкой талией лейтенантом Зоей. Девушка посматривала на спутника с интересом – он уже был героем в глазах всего управления, – заставляя следователя, несколько дней назад бесстрашно сражавшегося с клыкасто-когтистой сворой, пунцоветь и белозубо улыбаться еще шире.

Огонек приязни, вспыхнувший между мужчиной и женщиной, старательно и умело раздувал След, истопник с тысячелетним стажем. Своему фавориту Рьянову он уже обеспечил продвижение по службе, организовав его победу в громком деле, и теперь заботился для него о крепком тыле – хорошей жене. Подражая герою фильма о работниках послевоенного МУРа, который демон любил пересматривать, он нашептывал Кириллу о Зое: «Присмотрись к девочке. Девочка правильная».

…Через много лет генерал Рьянов выйдет из больничной палаты, провожаемый взглядом врача, только что констатировавшего смерть Зои Рьяновой, и отправится домой. Но не сможет и полчаса провести в стенах, где все напоминало о жене. Он поедет на службу, войдет в кабинет, включит свет, запрет за собой дверь, чтобы не впускать призрак Зои и отчаяние. Но и Зоя, и отчаяние войдут вслед за ним и займут кабинет, и ему станет невыносимо тесно. Он поймет, что ему теперь нигде не будет места, весь его мир заполнила Зоя и отчаяние, и всегда они будут с ним. Тогда он достанет из сейфа пистолет. Холодный, как рука мертвой женщины. Сядет за стол, посмотрит на призрак жены. Кивнет ему. Передернет затвор с чрезвычайно громким в ночном здании лязгом. И разнесет пулей себе голову… Чтобы реализовать на свой дьявольский манер формулу «Они жили долго и счастливо и умерли в один день», След, взращивая зерно обоюдной симпатии Кирилла Рьянова и Зои Лапшиной, в левую грудь женщины высадил клетку, которая через годы начнет неправильно делиться и даст начало созвездию опухолей, чтобы в конце концов убить и Зою, и Рьянова. Душа самоубийцы в генеральских погонах пополнит сектор ада, в котором под патронажем Следа перемогали вечное лишение свободы недостойные стражи закона…