Максим Ковалёв - По зову полной Луны

Хряк объявился на следующее утро. Весь в грязи, навеселе и с живописно набрякшим фиолетовым кровоподтёком на щеке, от чего его пухлая физиономия округлилась ещё сильнее. Проснувшись от поднявшегося в казарме гомона и поняв, кто стал его причиной, Юлиан внутренне напрягся. Он вдруг очень ясно представил себе, как их загулявший сослуживец подходит и с притворным весельем говорит что-нибудь вроде: «Доигрался я ребята. Может так и лучше? Может судьба у меня такая — невезучая?» Или ничего не говорит, а просто собирает свои вещи да уходит. И не услышат они о нём больше ни слова. Ну, не услышат и не услышат, кто от того расстроится?

Я бы расстроился, — подумал Юлиан.

Вышло же всё совсем по-другому.

— Чего рожи кислые, с похмелья что ли? — Улыбаясь своей всегдашней дурацкой ухмылкой, не раздеваясь, Хряк со стоном неземного наслаждения повалился на свободную койку возле той, на которой сидел сонный Юлиан.

— Это место Лаптя, если забыл. Увидит — шею свернёт. Он у нас как-никак десятник, имеет полное право. — На подошедшем Лопухе из одежды были одни портки. Выгнутая колесом грудь вихрилась чёрной порослью. Лицо со сна помятое. И ухмылка шире, чем у самого Хряка.

— Пусть сначала догонит, жирный боров! Где он, кстати?

— В лазарете. Его ж по башке камнем треснуло.

— А… Судя по нему, ему это ни впервой. Оклемается.

Юлиан смотрел на преобразившегося Хряка. Хряка, к которому давно привык и который ещё вчера был чернее тучи, а сегодня выглядел так, словно ничего не случилось. Лишь в глубине взгляда продолжал таиться горестный осадок. И вот он-то говорил сам за себя… Поражённый изменениями, произошедшими с коротышкой за минувшую ночь, Юлиан поначалу не нашёлся, что ему сказать. Зато Лопух не сплоховал:

— Хряк, ты как? Отошёл маленько?

В его словах хватало не высказанного волнения. Но дружеского участия в них было больше.

— Отошёл. — Голос стражника почти не дрогнул. — Ничего ведь не поделаешь. Пусть Ворчун упокоится на Небесах с миром, а мы тут ещё повоюем и за себя, и за него. Только в следующий раз, как какая деревяшка к Стене подойдёт, первая стрела моя! Всажу этой твари прямо в глаз — за Ворчуна.

А я бы так смог? — размышлял с какой-то отстранённостью Юлиан. Если бы тогда не Ворчун, которого я путём и не знал, а Лопух под удар попал. Если бы сейчас передо мной стояли Хряк и этот самый Ворчун по имени Серхо, и спрашивали: «Ты как, приятель, отошёл?», а Лопух весь изломанный лежал, укрытый с головой под белой простынёй. Вот если бы так было, а не иначе, что бы я им ответил?… Не знаю и даже думать о том не хочу. А Хряк молодчина. Не сломался мужик, не сорвался. Ночь помучился и всё. Что случилось, то случилось. Времени назад не воротишь, а жить дальше как-то надо… Я бы так не смог. И что они ржут?

— Угу, а рожу кто разукрасил? Добрый дядя?

— Не поверишь! — заявил Хряк на несомненно провокационный вопрос. — Оступился, упал и прямо об какой-то забор всей харей и приложился! Главное, ничего сперва не почувствовал. Только средь ночи очухался, лицо горит, куртку вон порвал. А так вроде цел.

— И как спалось?

— Ты сам как-нибудь попробуй поваляться ночку в сырой канаве, тогда узнаешь, что это за непередаваемое удовольствие. Замёрз как чёрт! Хорошо с собой бутылка винища откуда-то была, ей и отогревался. А чуть рассвело, сразу сюда. У ворот пускать не хотели, но я прорвался!

— Красавец! — Лопух от души хлопнул коротышку по плечу.

— Да уж, хоть сейчас на бал, — поддержал его Юлиан. И звучно чихнул. Ооо, вчерашнее вымокание возымело последствия.

— Будь здоров, не болей. А насчёт бала, коль позовут — сразу кричите! Я же пока пойду, помоюсь. Чешется всё страсть, и воняет как от… — Хряк издал носом характерный звук, вызвав в казарме приступ хохота. Поднявшись с измятого одеяла и оставив на нём мокрое пятно, он направился обратно на улицу, где уже набирала обороты утренняя суета.

— Ну и шут! — донеслось с ближней к двери койки.

— Ты, Сопля, к нему не лезь. Ему тяжелее всех нас пришлось — он друга потерял. Понял? — Лопух был не прочь почесать кулаки.

— Понял. Чего тут не понять. — Названный Соплёй поспешил отделаться от опасного собеседника и повернулся на другой бок. Когда этого доходящего хмыря захомутала — на кой только? — одна местная вдовушка, годящаяся ему в матери, и тот съехал жить к ней, никто в казарме об этом не сожалел ни минуты.

Остальные собравшиеся послушать о приключениях Хряка, зевая, разбредались по своим местам, одеваться-заправляться. Всё равно, спать уже не ляжешь, до подъёма осталось всего ничего.

Сегодня у них должен был быть выходной. Долгожданный и всеми любимый. С уймой свободного времени, чтобы в своё удовольствие прогуляться по неказистым улочкам Бермонда, может заглянуть в торговые лавки и, никуда не спеша, пошвырять кости в «Берлоге», надеясь выиграть бесплатную выпивку.

Но Догвиль решил иначе.

Не успели они ещё толком отойти от случившегося погрома, как сотник завалился в казарму и объявил, что вместо положенных двух выходных дней у них будет один сегодняшний (который, считай, уже наполовину прошёл, да и какой отдых в такой-то день), а завтра их десяток отправлялся на Стену для проведения ремонтных работ. Увильнуть от столь почётной миссии могли лишь попавшие в лазарет раненные и лежащие в городской церквушке под злосчастными белыми простынями.

— Потрудиться на общее благо каждому из вас пойдёт только на пользу, — провозгласил он. — И я лично прослежу, чтобы с вашей стороны всё было сделано с искренним усердием.

Стоило Догвилю удалиться, как Лопух с привлечением самых ёмких из известных ему оборотов высказал, что лично он думает по этому поводу. Слова его нашли горячую поддержку. Из их ставшего неполным десятка безучастным тогда остался один Хряк.

К утру тучи разошлись, и слякоть на земле подсохла, так что день обещал выдаться вполне солнечным, словно лето всё же решило напоследок побаловать их хорошей погодой.

Человек двадцать «добровольцев» из числа солдат с нанятыми в Бермонде строителями подобно муравьям копошились у основания и на самой Великой Стене. Одни таскали носилки, другие мешали крепёжный раствор, третьи возводили с обеих сторон Стены грубые строительные леса. И над всей этой кипучей деятельностью разносился успевший охрипнуть голос Догвиля, отчитывающий каждого направо и налево за намеренную медлительность и криворукую нерасторопность.

Напарники попали в группу, отряженную работать за Стену.

— А ведь мы с тобой сейчас за границей, — сказал Юлиан, уложив очередной мешок с сухой смесью из извести и глины в уже немалую их кучу и беря заслуженный отдых.

Мешки эти им насыпали в одном из крепостных складов, после чего они пёрли их через весь внутренний двор и дальше через узкий проход внизу северо-восточной башни, бывший единственным выходом с той на эту сторону. До последнего времени им пользовались лишь Совы, отправляясь на свои разведывательные прогулки в Пустоземелье. Умаялись носильщики изрядно, ведь до мешков им пришлось таскать ещё и вёдра с водой.