Элизабет Лим - Сплетая рассвет [litres]

– Мастер Тамарин, вас ждет работа. Оставьте нас.

Я покосилась на Эдана, который почти незаметно поднял подбородок. Намек, чтобы я повиновалась.

Император знал, что на самом деле моя нога не искалечена, но я все равно с напускным трудом поднялась с колен и поклонилась ему.

– Да будете вы здравствовать тысячу лет, ваше величество, – произнесла я знакомые слова, отдававшие горечью на языке.

А затем ушла, чтобы вернуться к жизни, о которой когда-то мечтала.

Но сейчас бы отдала все, чтобы она так и осталась мечтой.

…

Мои сумка и сундуки уже находились в новых покоях. Я достала платья – их вид успокаивал. Возможно, я и вернулась во дворец, но никогда не забуду свои приключения вне его. Не забуду сражение, которое мы пережили, и увиденную мной магию.

Эти платья всегда будут напоминать мне о них.

На раскроечном столе стояла тарелка с миндальным печеньем. Записка не прилагалась, но я знала, что ее оставила Амми. «Добро пожаловать!» – так и слышала я ее.

Память о единственном друге во дворце взбодрила меня, и я быстро поглотила печенье, утоляя голод. Как только я отставила тарелку и начала разворачивать платья, дверь в комнату распахнулась.

– Ее высочество желает почтить вас своим присутствием! – крикнул голос снаружи.

Внутрь вошла леди Сарнай. Судя по нахмуренному лбу и поджатым губам, она явно не была счастлива из-за моего благополучного возвращения, но дочь шаньсэня больше меня не пугала. Я взяла трость и поклонилась.

– Солнце почти поалело, – сказала она вместо приветствия. Это напоминание принесло мне боль, хоть она и не ведала, по какой причине.

– Я почти закончил, ваше высочество.

– Значит, вы нашли их? – спросила она сухим тоном. – Детей Аманы?

– Да, ваше высочество.

Леди Сарнай достала веер, как всегда, и так сильно сжала его в руках, что он чудом не сломался. Ее голос стал напряженным:

– Покажите, что вы сделали.

Я присела у сундука, радуясь, что успела вытряхнуть из него песок и грязь. Затем осторожно достала три платья.

Леди Сарнай выхватила первое у меня из рук и подняла его за рукава.

– Это будет платье из луны, – сказала я. – Я пока не пришила ее свет.

Но даже без магического элемента от платья перехватывало дух. Я понимала по ее молчанию, что сотворила нечто не от мира сего.

Рукава были длинными и широкими, и в поднятом состоянии изгибались, как элегантное основание лютни. На манжетах и воротнике поперечного пошива сверкали золотые нити, которые я кропотливо расшила крошечными цветами и облаками. Юбка была серебряной, с пятью слоями легчайшего шелка, чтобы создать иллюзию бледного, мерцающего сияния.

Леди Сарнай явно потрясла красота платья. Я видела слезы, собирающиеся в ее глазах, хоть она и пыталась сдержать их, часто моргая.

Дочь шаньсэня уронила его на пол. Ее лицо побледнело, взгляд выражал смесь восхищения и ужаса.

– Это должно было быть… невозможно.

– Это определенно было нелегко, – устало произнесла я. На злорадство не хватало сил; эти платья обошлись мне дорогой ценой. – Мы столкнулись со множеством препятствий, волшебных и нет. Нас преследовали люди вашего отца.

От этой новости она помрачнела. Я думала, что леди Сарнай накинется на меня за намек, что она отправила со мной Эдана, чтобы ее отец мог его похитить, но дочь шаньсэня ничего не сказала. Тем не менее удивленной она тоже не выглядела. Интересно, разрывалась ли она между чувством долга перед отцом и ненавистью за то, что он принудил ее к браку с императором Ханюцзинем?

Леди Сарнай задрала подбородок, вернув маску хладнокровия, но она уже не выглядела так убедительно, как раньше.

– Очень хорошо, мастер Тамарин. – Ее высочество не опускала взгляд, чтобы не видеть платье, будто сам его вид оскорблял ее. – Уверена, император Ханюцзинь будет доволен вашим свадебным подарком. Но не обманывайтесь, думая, что это последний из великих подвигов, который вам придется для него свершить. Обещания Сына Неба так же пусты, как облака, породившие его. Не стоило вам возвращаться.

Веер треснул в ее руках, и она бросила сломанные кусочки на мое платье. А затем, даже не взглянув на два остальных, стремительно вышла из комнаты.

Следующие несколько дней я пережила только благодаря тому, что с головой погрузилась в работу. Меня так поглотил процесс завершения платьев леди Сарнай, что я почти не замечала звона колоколов каждые утро и ночь или барабанной дроби дождя по крыше от бурь, разражавшихся вне стен Осеннего дворца. Даже не обращала внимания, когда Амми лепетала о чудесном выздоровлении императора, хотя один раз все же навострила уши, когда она пожаловалась, что лорд-чародей почти не ел за ужином. Магия, наполнявшая платья, заглушала все звуки снаружи, из-за чего казалось, что день представления их леди Сарнай наступит очень-очень не скоро.

После трех месяцев в дороге я забыла, как волнительно погружаться в свое ремесло. Не так давно моим заветным желанием было стать величайшей портнихой в Аланди. Тогда жизнь была совсем другой – до прибытия во дворец, до работы с волшебными ножницами, до знакомства с Эданом.

Он меня не навещал. Это задевало, но я его не винила. Должно быть, император Ханюцзинь ему запретил, хотя порой, сидя у окна, мне казалось, будто ястреб наблюдал за моей работой до поздней ночи. В глубине души я убеждала себя, что это к лучшему – для нас обоих. Возможно, когда нам придется навеки расстаться, будет уже не так больно.

Посему при помощи волшебных ножниц и перчаток из паучьего шелка я днями напролет пряла солнечный свет в такую золотую нить, чтобы она не ослепляла и не обжигала. Это не тот материал, который можно разложить на раскроечном столе и отмерить лентой. Поэтому я доставала свет прямо из ореха и обрезала его ножницами в такие тонкие лучики, насколько это было возможно. Затем наматывала их на лезвия и пряла в нить, которая сама проскальзывала в ушко иглы. С лунным сиянием поступила так же, только сплела серебристые лучи в утонченные, сверкающие веревки.

В ночь перед алым солнцем я вшила солнечный свет в первое платье. Смех солнца никоим образом не облегчил тяжесть на моем сердце, но когда его лучи заплясали на ножницах, мне захотелось рассмеяться – не от радости, а от изумления и облегчения. В законченном виде солнечное платье оказалось таким лучезарным, что мои глаза заслезились от его блистательности; даже когда я отвернулась, солнечные «коронки» продолжили жалить глаза.

Я часто заморгала и размяла пальцы. На коленях у меня лежал теплый пузырек с кровью звезд; ножницы загудели, когда я принялась пришивать слезы луны ко второму платью леди Сарнай. В процессе работы мне вспоминалось мое испытание на Пике Чудотворца и плаванье в ледяном пруду. По щеке скатилась слеза – не от грусти, а от горького понимания, что Майя, заканчивающая эти платья, уже не та девушка, которая начала их три месяца назад. Они воплощали мое путешествие, но вскоре мне придется с ними распрощаться.