Юлия Славачевская - Третий — не лишний!

Когда мне уже практически высушили и бережно расчесали волосы, которыми я страшно гордилась — моя копна в чистом состоянии почти достигала талии и чуть-чуть завивалась на концах — потянуло странным запахом.

— Какой цвет красивый, — сделала мне комплимент одна из банщиц, проводя расческой по волосам. — Как переливается от темного к светлому. У наших девушек такого цвета не бывает.

Я проказливо ухмыльнулась. Конечно, не бывает. Они же химической краской не пользуются!

— Спасибо, — поблагодарила, принюхиваясь. Уж больно запах был характерный. Похожий на горящий пластик или резину… Резину? Ё-ё-ё!

Я подорвалась с места. Выхватив у банщицы-толстухи самое большое полотенце, завернулась в него на манер римской тоги и поскакала, ведомая невыносимой вонью.

Пропетляв по незнакомым коридорам, поскользнувшись на паркете босыми ногами и проехавшись на нем же, как по льду, я ввалилась в помещение, похожее на кочегарку, где стояли два засранца и сжигали мой гидрокостюм.

Мой любимый гидрокостюм, на который я полтора года копила деньги и выбирала столь любовно, как не выбирала себе мужа.

— Вы охренели?!! — заорала я, подбегая к печке и стараясь вытащить оттуда свои триста с гаком евро. У меня началась истерика. Обливаясь слезами, я кочергой раз за разом пыталась спасти обломки недолгого счастья. — Грабители! Подлецы! Негодяи! Ублюдки! Мой костю-ю-юм… — рыдала я навзрыд. — Мой любимый новый костюм!

— Магдалена? — осторожно спросил Филлипэ, оттаскивая меня от горящей печи.

— Маруся! — заорала я. — Вы что наделали? Как я теперь жить буду? А?!!

— Успокойся, — подошел Эмилио и нежно погладил меня по обнаженным плечам. — Зато теперь ты останешься с нами. И тебе не нужно будет снова надевать эту кожу и превращаться в бесполое существо…

— Вы до сих пор верите в сказки? — горько всхлипывая и уже начиная понемногу успокаиваться, я тоскливо смотрела, как плавится моя мечта, которую я успела поносить всего-то неделю. — Такие большие и такие доверчивые!

— Магдалена, — восхищенно сказал Эмилио, трогая мои волосы. — Это какое-то чудо.

Филлипэ просто молча притянул меня к своей груди и позволил пролить прощальную слезу по безвременно ушедшему гидрокостюму.

— Вы меня знаете, чего лишили? — шмыгала я носом. — Вы меня лишили самого дорого, что у меня с собой было!

— У тебя будут дорогие платья и пристойные украшения, — пообещал мне Филлипэ, спускаясь шаловливыми руками ниже талии.

— Сам их и носи! — обозлилась я, отпихивая его одной рукой, другой придерживая начинающее сползать полотенце.

Тут я сообразила, что стою практически голая. Между мной и двумя возбужденными мужчинами только полотенце… и голодный желудок. Который воспользовался моментом и взвыл пожарной сиреной. Ну еще бы! Целые сутки ни глотка воды, ни крошки еды. Так и слона заморить можно.

— Ты голодна? — спросил Эмилио, проявив человечность.

— Да, — замоталась я в ткань потуже. — Но я не продаюсь за булку хлеба.

— Пойдем, — предложил мне Филлипэ. — Пообедаем и попробуем найти общий язык.

— Надейся, — хмыкнула я, но пошла. Глупо объявлять голодовку в таких условиях.

В столовой стол уже был накрыт на три персоны. И слуг абсолютно не смущало, что двое из обедающих были одеты, а третья почти раздета.

За едой нам поговорить не удалось, потому что я после того, как слопала пару кусочков какого-то очень вкусного мяса под восхитительным соусом и заела это несколькими ломтиками печеного крахмалистого овоща, по цвету похожему на тыкву, задремала прямо над тарелкой.

Уже сквозь сон почувствовала, как меня поднимают на руки и куда-то несут, тихо переговариваясь. Я честно попыталась приоткрыть тяжелые веки, но бороться со сном уже было выше моих сил.

Пробуждение было на редкость приятным. Сначала я почувствовала волны тепла, распространяющиеся вниз по животу. Потом вторая волна пробежалась по лбу, вискам, щекам и начала коварно бесчинствовать на груди. Легкие, невесомые дуновения и сладкие поглаживания на сосках стали чередоваться с более острыми ласками, потом — почти укусами. И опять легчайшие дуновения и невесомость прикосновений.

Ветерок внизу превратился в мою погибель дойдя до клитора, а когда он задействовал и вход во влагалище, я поняла, что безвозвратно пропала, и если это сон, то я не хочу просыпаться.

Что-то нежно скользило по всему телу, обвевая влажным теплом шею, плечи и живот. Оно то ласкало за ушком и гладило чувствительные ушные раковины, то опять проходилось по задней части шеи, то приподнимало грудь, проходясь под ней.

Я заерзала.

В это время в мои недра вошло что-то скользкое и узкое, оно бережно двигалось внутри, будто разглаживая или смазывая. Ощущения были просто великолепные и очень возбуждающие! Я застонала от удовольствия, поощряя вторжение и раскрываясь по максимуму. Ну пожалуйста, глубже, еще глубже… Скользкое и приятное прикоснулось к моей точке «Ж», и мое либидо окончательно растеклось по всему телу пылающим облачком. Между тем движения прекратились и «что-то», выскользнуло наружу, пробежав последний раз по клитору и оставляя меня обиженной и неудовлетворенной. И что совсем уж нечестно — то самое нечто чудесное, дивный ласкающий ветерок также оставил и мою грудь.

Кто бы от такого не проснулся?

Вот и я, удивленная внезапной остановкой, широко распахнула глаза, пытаясь понять, на каком свете живу. И что я вижу? Лунная ночь. Я, раскинувшись, лежу на широкой кровати. Один из полуголых красавцев расстегивает штаны, собираясь пристроиться спереди, а второй делает то же самое, примеряясь к моему рту! Они с ума сошли? Кто-то ненормальный решил остаться без пениса? Я же, сонная, ничего не соображаю!

Что должна сделать в таком случае любая разумная женщина — со стонами дикого восторга немедленно отдаться?

Вот уж нет! Я заорала.

— Магдалена? — лукаво улыбнулся Филлипэ, преспокойно раздеваясь. — Почему ты так страшно кричишь?

Я мотанулась на самый край развесистого траходрома, то бишь большой кровати, которую, наверное, действительно устанавливали в расчете на любовь на троих… четверых… пятерых. В общем, считайте, как хотите, в любом случае места много.

Натянула на себя простыню, прикрылась подушкой и объяснила:

— Потому что мне страшно!

— Но тебе же было хорошо, — изумился Эмилио, забираясь на кровать и с широкой голливудской улыбкой начиная подбираться ко мне. — Ты же уже мокрая.

— Это от страха, — заверила я его. — Честное октябрятское слово!

— Не дури, — посоветовал мне Просто Филя, стараясь отобрать подушку. — Это все равно случится!

— Ребята, — попыталась воззвать слабым голосом к чьей-то сонной и твердокаменной совести. — Вы бы девственницу тоже так использовали?