Константин Седов - На одинокой дороге

— Вы играете? — поинтересовался Курти.

— Твое какое дело? — сквозь зубы ответил кок, приноравливаясь поудобнее ухватить казан за ручку.

— Никакого — пожал плечами Курти, — музыку люблю, — … осторожнее, перевернется… — он переложил миску с горохом в левую руку и заботливо поддержал казан.

— Да отвали ты, желторотый — буркнул кок.

— Хорошо — Курти повернулся к нему спиной и воткнул в кашу, вытащенную у кока из-за пояса ложку, — помочь хотел.

Никаких помещений для приема пищи им не полагалось — это только офицеры столовались в кают-компании. Казан вытаскивали из камбуза на палубу и раздавали еду у бизань-мачты. Матросы рассредоточивались по палубе и ели, скрестив ноги, где кому привычно.

А ведь это пинас — довольно большое судно. Курти слышал, что-то про кубрики, где по идее должны спать матросы, но как выяснилось — это бывает только на военных кораблях, к коим матросы торгового флота относились с крайним презрением. Сами эти корабли называли «бабушкиными тапочками» и тщательно избегали службы на них. Хороший моряк, туда не попадет, во-всяком случае, по собственной воле, если вербовщики не затащат — силой или по-пьяни. Платили там мало, а дисциплина гораздо жестче, чем в торговом флоте, хотя и здесь, как успел убедиться Курти, далеко не вольница — боцман откровенно свирепствовал, пару раз хлестнув нерадивых матросов самой настоящей плеткой. Те принимали удары покорно, безо всякой попытки огрызнутся, чувствовалось, что для них, что для боцмана это рутина.

Так, что и спали, и ели кто, где придется, и все на палубе. В южных широтах это было даже плюсом, если конечно не попасть в сезон дождей, но на Севере! Хотя моряки люди привычные, умело закутывались в широкие овчинные одеяла, грязные, но теплые и бед не знали. Сама мысль о том, что матросу можно разместиться где-то внизу, была нелепа. Внизу груз! Это ради него затеяны все плавания. А матрос и так привычный.

По поводу груза. «Канарини» несмотря на то, что был торговым кораблем, имел по восемь кулеврин с каждого борта. Курти драил среднюю палубу и видел, как Лукас с двумя матросами возился с замком на широкой двери одной из кают. Когда Лукас открыл дверь, Курти увидел неглубокую комнатку, с аккуратно разложенными на полках блестящими кирасами, капеллинами и парой изящных морионов с опереньем. С другой стороны, были не менее аккуратно уложены палаши в ножнах, абордажные топоры, серпы для резки снастей, короткие тонкие кинжалы, один из которых Лукас вертел в руках и назвал кортиком и множество коротких пик. Колющих и режущих предметов было гораздо больше, чем кирас и шлемов, так, что предназначались последние не всем. Впрочем, Курти ничуть не удивился тому, что увидел. Пиратство на северных торговых путях было обыденностью и ни один серьезный корабль, без оружия в море не выходил. Несерьезный, впрочем, тоже. Отношение к оружию было соответствующее. За кулевринами тщательно ухаживали, Курти запретили к ним подходить. Чтобы влага не попала в ствол их не мыли и тщательно кутали в парусину. Бортовые порты неизменно закрыты. Хотя, по словам того же Клеона, «от этих колокольчиков, в бою толку мало — если только пират слепой и идиот одновременно, подойдет прямо под них. Вот ярдов с десяти они попадут, может быть. А в морском бою все и всегда решает абордаж. А там смотреть надо у кого меч длиннее, да храбрости больше». Каждый «колокольчик» весил не менее трех тысяч фунтов. Тщательно уложенные в громоздкие лафеты, они выглядели устрашающе. Впечатление мощи усиливали сложенные в ящиках каменные и чугунные ядра, но Клеону, надо полагать, виднее.

Скрестив ноги и прижавшись спиной к борту Курти устало выдохнул. А ведь это еще не все. После ужина в воронье гнездо. Что вечер он проведет там, ему сказали, когда он только на борт поднялся. Сейчас ему эта перспектива не казалась такой уж страшной — просидеть несколько часов, без дела, смотря по сторонам — да это отдых.

Гороха мало, проварен плохо, но елось с удовольствием и несмотря на то, что он бы в море — холодно не было. Выданная куртка была перелатана, косо ушита в поясе — из-за чего правый бок временами оголялся, длинные рукава сползали по кончики пальцев. Но теплая, а рукава Курти каждые несколько минут подтягивал. Неудобно, но терпимо. Главное вдали от Зуба, Шмяка, Бена и прилагающихся к ним прелестей — побоев, перспективы потери руки.

Курти закинул в себя горох, почти не жуя, проглотил. Затем засунул в рот верхушку твердого сухаря, стал размачивать. Сухарь старый, и сделан явно не только из муки, чего-то туда еще добавили, и пропекался он не единожды. Но во рту сделалось вкусно и осознание, что сухарь большой и грызть его долго, приносило дополнительную радость. Еще один был за пазухой, и понимание этого так же грело душу. Радовало и то, что завтра его опять будут кормить.

Небо стало темно-розовым, синей каймой обозначились облака. Солнце медленно тонуло в море.

— Карась!

Курти продолжал грызть сухарь.

— Карась глухой! Или тупой?! Паруса расправь и тряси кости сюда!

Боцман стоял у грот-мачты уже привычно злился.

Карась? Он же вроде обезьяна?! Курти дожевал крошево во рту, остаток сухаря сунул за пазуху и подскочил к боцману. Тот ткнул пальцем вверх:

— Воронье гнездо. Лезешь туда, сидишь детскую вахту.

— Что я там сижу?

— До восьмой склянки, бестолочь, собаку тебе рано, сам не привычный, глаза не те, да и испугаешься. Полночь нормально, вот после, да под утро самый страх в море. Ты там посматривай. Что увидишь, ори во все горло — боцман рывком нахлобучил Курти на голову шляпу с высокой тульей и медной квадратной пряжкой, повернулся и не дожидаясь ответа, ушел.

Курти почти ничего не понял, кроме того, что сидеть ему в вороньем гнезде до полуночи. Это восьмая склянка. Полдень тоже был восьмая склянка, но назывался рында. Отмечали битьем в колокол. Он пока не все понял. И при чем здесь собака?

Курти оглядел себя — куртка, шляпа с пером, вот если бы еще…

— А ботинки мне можно? — крикнул он вслед боцману.

Тот недовольно обернулся:

— Тебе какие? С золотыми пряжками? Или бантами шелковыми?

— Да нет, мне бы… — растеряно ответил Курти.

— За работу!!!

Курти ополоснул ложку в ведре, засунул ее в рукав и деловито полез наверх. Нетрудно, он цепкий. На самом верху ощутил, как качнулся корабль, не испугался, сильнее уцепился за ванты, долез до бочки, укрепленной на верхушке грота. Залез в нее и провалился. Бочка оказалось глубокой, ее края были ему по брови. Ну и как ему «посматривать»? Он подпрыгнул, что само по себе тяжело на качающемся корабле, уперся спиной в мачту, ногами в стенки бочки и высунулся. В лицо ударил ветер, но сильного холода Курти не почувствовал. Скорее некую веселость. Над головой хлопнул вымпел. На зеленом поле тряс головой лупоглазый грифон с хищно раздвоенным языком — Аргелийский флаг.