Константин Седов - На одинокой дороге

— Я спрашиваю — сколько хлеба привезли из пекарни?!! — повторил Шмяк.

— Не знаю — испуганно ответил Курти, я разгружал, пока возница не сказал — «хватит».

— Он знает, что мы берем у них сто восемьдесят булок и никогда не врет, ему это не выгодно. Здесь же всего сто пятьдесят!!! Где еще тридцать?!! Слышишь, ты ворюга! Ты думал я не замечу?! Раз меня нет, то можешь спокойно воровать?! Правда, думал я такой тупой?! — Шмяк притянул Курти к себе и прошипел:

— Хотя ты, наверное, правильно подумал — я действительно тупой, раз взял бывшего воришку, к себе на работу! Хотя, какой бывший?! Вы ведь бывшими не бываете!!! Вор они есть — вор! Был, есть и всегда будет! Это уже в натуре твоей паскудной! Да! Я действительно тупой! Думал, доброе дело сделаю — мальчишку к себе на работу возьму — спасу от улицы! И где твоя благодарность?!!

Шмяк с размаху ударил Курти по лицу, голову кинуло в сторону, в ушах зазвенело, по лицу потекло, во рту стало солено. Когда Шмяк жалел себя, рука у него становилась тяжелее чем обычно.

— Я спрашиваю, где хлеб?!!

— Я ничего не брал. Я разгрузил и отнес в кладовку — попытался оправдаться Курти. Он действительно ничего не понимал. О чем говорит Шмяк? Какая пропажа? Курти скосил взгляд в сторону кладовой и обмер — сколько он разгрузил буханок, он действительно не помнил, но их было меньше, чем тогда, когда он закрывал дверь. Крайние полки пустовали.

— Тогда, где хлеб? По волшебству испарился? Крысы сожрали? Домовой унес? Где? Отвечай щенок!

Каждый крик сопровождался ударом. Одной рукой Шмяк держал его, другой размашисто лупил. Голова Курти нещадно моталась из стороны в сторону.

— Я не брал! — в очередной раз, с отчаянием в голосе, почти закричал Курти — Клянусь!

— Клянешься?!! — еще больше взъярился Шмяк. — Да чего стоит твоя клятва?!! Воришка в честности поклялся! Ты не клянись, ты скажи — если ты не брал, то куда делся хлеб?!! Разгружал то ты!

— Дядя, что случилось?! — В дверях стоял взъерошенный, заспанный Бьорн.

— А Бьорн! Посмотри, чего мне моя доброта стоит. Щенок хлеб украл. Тридцать буханок!

— Сколько?! — изумленно переспросил Бьорн. — Тридцать! Ничего себе! — он подошел к распахнутой хлебнице, заглянул и сокрушенно покачал головой — Надо же! И я, конечно, хорош! Нет, чтобы присмотреть за ним. Знал же, что парень нечист на руку… — он опять закачал головой.

— Да тут причем! Ты своей работой занят был. Как и я, на честность этого мелкого подонка понадеялся. Забыли с кем дело имеем.

Курти больше не пытался оправдываться. Ситуация развивалась без его участия и что бы он не сказал сейчас, было бы только хуже.

Бьорн не отводил задумчивого взгляда от распахнутой хлебницы и слегка раскачивался на пятках:

— Подожди дядя, что-то не то! Куда бы он их дел? Съел, что ли? Так в него не влезет. Тридцать буханок. Он проглот, конечно, но не настолько же.

— А вот сейчас и спросим — Шмяк встряхнул Курти — я уже устал тебя спрашивать, но сам пойми гаденыш — ты попался! Все! Тебя застукали! Понадеялся, что мы не заметим?! Говори, а то хуже будет!!! — Он широко размахнулся.

Курти понял, что сейчас будет такой удар, что, возможно, убьет его. Сказать больше было нечего, он зажмурился.

— Дядя, а что, если он их продал?

Курти открыл глаза. Удара не было. Пока.

Шмяк нахмурил лоб, обернулся и переспросил:

— Продал? Кому?

Бьорн, так же раскачиваясь, продолжил:

— Что сложного? Желающих купит хлеб по дешевке много. Он и продал за меньшую цену. Подельники с черного хода, наверняка, уже ждали.

Бьорн говорил спокойно и уверено. Но, что за чушь? Даже если предположить такой бред, то откуда Курти было знать, что именно сегодня никто не будет наблюдать за разгрузкой? Когда бы он успел кого-то позвать?

Как будто услышав его мысли, Бьорн добавил:

— Да, и кстати. Он сегодня утром хвастался, что умеет считать. Я еще удивился — с чего бы вдруг он об этом заговорил?

Вот сука!!!

Шмяк нахмурил лоб. Затем зашагал в сторону зала, таща Курти за собой.

— Он что-то прячет в углу за мусорным баком. Несколько раз видел. Я думал, может жратву нычет, но сейчас посмотрим.

Тащить Курти за собой ему надоело, и он толкнул его в зал. Курти упал, еще толком не осознавая, куда именно они направляются. В голове самым натуральным образом звенело, мир вокруг кружился в безрадостном танце, а в глазах разбегались радужные круги.

Шмяк опять его поднял и толкнул к стойке. Курти пробежал три шага, опять ударился, уже о стойку. Шмяк откинул прилавок, шагнул к бочке и легко, рывком отодвинул ее.

— Тряпка какая-то… — он развернул полотенце и ахнул. Пару секунд он потрясенно молчал, замерев с открытым ртом, затем выдал такую тираду, что будь здесь хоть один из обычных клиентов — китобой ли, грузчик ли, срочно бы кинулись обратно в порт, топиться от зависти.

— Что там дядя? — Бьорн остался по эту сторону прилавка, и оперившись о него, вытягивал шею.

Шмяк достал флорин и поднес его к своему картофельному носу, будто желая убедится, что монета настоящая.

— Это что? Золото?! — потрясенно спросил он.

Перевел взгляд с монеты на пытающегося подняться Курти. По глазам можно было определить, что в его голове идет некий мыслительный процесс, но вот последующий вывод был для Курти неблагоприятным.

— Это сколько же ты у меня хлеба успел наворовать?! — ахнул Шмяк. — На целый флорин!!!

— Э-э-э… За тридцать буханок? — спросил Бьорн.

Шмяк держа монету на весу, будто боясь разбить, перевел глаза на племянника.

— Ты что, не понял?! Он давно этим занимается! Настолько давно, что успел накопить денег и обменять их на монету. Оно и понятно, так хранить удобнее… тут еще какая-то мелочь… — Шмяк сграбастал медь, которую получил Курти от Колокольчика.

— Это я так понимаю его сегодняшняя добыча… за только что украденный хлеб. Мой хлеб!

Шмяк вышел за стойку и присел перед вжавшимся в ее стенку Курти. Тот понял, что влип, но не понимал до конца насколько сильно, так как еще не полностью осмыслил, что происходит.

— Ну и как ты это объяснишь? Ты говоришь, что не воровал хлеб, но тогда что это за деньги? И ответь, наконец, куда делись те тридцать буханок?!

Говорил Шмяк медленно и тихо и от этого становилось еще страшней. Лучше бы кричал, как обычно.

И что ему ответить? Рассказать про бородатого незнакомца в идиотской шляпе? И что тот ему дал целый флорин за мелкую наводку? Этого нельзя было делать по многим причинам. Во-первых, Шмяк в это не поверит. Собственно, в это никто не поверит в промерзшей и нищей Елове, во-вторых, не может же он сказать, за что получил монету? С мелочью то же самое. Сказать, что забрал у карманника в обмен на укрытие?

— Это мои деньги, но я у вас ничего не воровал. — Губы плохо разлипались, язык еле ворочался, и выдавить из себя смог только то, что уже говорил прежде.