Екатерина Скорова - Опрометчивые желания [СИ]

— Пришли, — коротко сказал он, кивая на угол, отгороженный ширмами китайского шелка с черным рисунком.

Там, спрятанное от глаз присутствующих, стояло черное фортепиано. Оно досталось Шелди-Стоуну-старшему вместе с золотыми приисками Дорети Браун — в молодости мать неплохо умела управляться с трехногим музыкальным инструментом. Видимо, дед посчитал, что она сможет поразить и очаровать новоиспеченного супруга игрой на черно-белых клавишах. Вот только оказавшись в стенах квартиры, Дорети ни разу не прикоснулась к фортепиано. Так оно и стояло в зале, покрываясь слоями пыли, наблюдая за ремонтами и перестановками, пока Алрой не вступил в права хозяина и не приказал отгородить его. Можно было отправить инструмент в поместье недалеко от Уэльса, но мать нет-нет, да и останавливалась около лакированного деревянного исполина, задумчиво проводила рукой по закрытой крышке. В этот миг ее глаза подергивала пелена с влажным отблеском, а губы складывались в улыбку с примесью горечи. И хоть миссис Шелди-Стоун ничего не говорила по поводу фортепиано, Алрой не решался спровадить его со двора. Казалось, уберешь трехногого — и мать совершенно утратит реальность, с головой окунаясь в приторную чопорность эпохи.

Алрой подозвал Дрю и с его помощью сам раздвинул ширмы так, чтобы все гости могли видеть происходящее за ней. Потом жестами приказал оркестру смолкнуть. От взгляда не скрылось, как настороженно зашептались приглашенные — наверняка, принялись гадать, что в очередной раз выкинет своевольный хозяин.

— Леди и джентльмены, — произнес, рассеивая их неосведомленность. — Мой старый добрый друг мистер Энтони Джортан решил сделать подарок — для нас споет его Мари.

Он нарочно сказал именно так, как представил ее Тони — без уточнения про статус выкупной. И не просчитался — все вместе и каждый по отдельности, доблестные аристократы загудели, как пчелиный рой. Они переводили взгляды с фортепиано, у которого, сложив руки на животе и опустив голову, стояла Мари, на Энтони, замершего неподалеку. Алрой отметил, что Джортан стиснул кулаки, его скулы побелели и ходили ходуном. Не иначе — старый друг на грани истерики. Ничего, пора сбрасывать младенческую кожу и привыкать к реальности. А она такова, что никто из высшего света не станет терпеть девку подле себе подобного. Это в стенах домов и усадеб можно творить бесчинства и развлекаться с прислугой. Выносить же на публику пристрастие к женским прелестям, даже если это всего лишь платоническое чувство, нельзя ни в коем случае.

— Ты готова? — хитро прищурившись, спросил Алрой у Мари, на что она лишь кивнула.

Он подозвал одного из музыкантов и усадил его за фортепиано.

— Что играть? — деловито уточнил всклокоченный парнишка с потертыми коленями на брюках. Алрой поморщился, заметив эту досадную оплошность — ведь просил, чтобы все музыканты выглядели комильфо! Что ж, это лишь умалит их плату.

Мари склонилась к парнишке и что-то тихонько напела, после чего музыкант нахмурил брови, а потом открыл крышку и ударил по клавишам. Мелодия выходила нежная, жалостливая, но Алрой не мог вспомнить, чтобы слышал ее раньше. Он уже хотел спросить, что за песня их ждет, но тут Мари отступила от фортепиано на шаг и, прикрыв глаза, запела.

— Сегодня мой счастливый день, я стал богатым средь людей, укрыт в меховое манто и сплю на серебре. Над головой алмазный шлейф хоть был недавно я для всех подобен старой шавке в конуре. В своей постели я как лорд: надменен, властен, даже горд, и ветер пусть мне не ревет, я не вернусь назад…

Алрой не сразу вспомнил этот напев. Он слышал его раньше — в бедняцких кварталах, куда он иногда захаживал ради шалости. Там эта песня называлась песней смерти и звучала неизменно нудно и гнусаво. Так нищие утешали себя, что даже без гроша за душой и без крошки во рту можно умереть богачом. Для этого было достаточно сделать это холодной и снежной зимой. Когда метель стелет серебряную перину и укрывает ледяным одеялом. Мари пела эту песню иначе. Ее голос был нежен и грустен, но не источал безысходности. Слушая ее можно было и вправду захотеть такой судьбы. Заснуть насмерть в сугробе, чувствуя себя богачом.

Алрой не сразу открыл глаза. Он еще ловил отголоски нежного голоса и тишину, пропитавшую зал.

— Неплохо, — произнес он, наконец, поворачиваясь к Энтони. — Ты смог мне угодить своим подарком.

Смотреть на саму исполнительницу Алрой не захотел.

«Неужели, я боюсь? — отметил он с изумлением. — Одна песня — и я покорен? Быть того не может! Идти на поводу у эмоций — удел слабаков, вроде Джортана. Я другой закваски».

Но мысли оставались в голове, совершенно не задевая сердце, которое, казалось, сошло с ума и рвалось вон. Оно жаждало вновь ощутить наслаждение от сладкого голоса. Алрой презрительно скривил губы. Наваждение спадало, перед ним стояла все та же худенькая черноволосая девчонка с затравленным взглядом и бледными щеками.

— Кстати, а что это было? — обратился он к Мари.

— Это песня мертвеца, — спокойно ответила она, не спуская с него глаз. И в этот миг в них вспыхнул огонь, который выдал ее с головой. Похоже, в этом омуте пряталась такая нечисть, которая самому Алрою и не снилась!

Алрой ждал, что она добавит еще что-нибудь, но она молчала. Что ж, ему хватило и возмущенного шепота, пронесшегося по залу.

В этот момент Энтони взял Мари под локоть и что-то зашептал, вроде, даже собрался повернуться. Алрой понял, к чему все клонится — Джортан передумал. Струсил или все же решил, что девчонка стоит большего, но еще немного — и Энтони потащит ее к выходу. Не успевая все как следует обдумать, Алрой снова привлек внимание публики, уже начавшей разбредаться по углам зала.

— Леди и джентльмены, прошу еще немного внимания. Хотя, первые могут спокойно покинуть нас на время — вряд ли их заинтересует мое объявление. Мы только что слышали, каким ангельским голосом наделил Господь выкупную мистера Джортана. Думаю, многим хотелось бы иметь при себе нечто подобное. Мистер Джортан даст нам возможность приобрести ее через три дня. Девушка выставлена на аукцион и, поверьте, я сам приму в нем участие!

Он говорил о Мари, как о вещи, и не скрывал, какую пользу можно извлечь от ее приобретения. Это сквозило в каждом слове. Довольный собой, Алрой окинул Энтони насмешливым взглядом. Тот стоял чуть ли не с открытым ртом и выпученными глазами.

«Что, голубчик, не ожидал? — злорадно вспыхнуло в голове. — Я еще и не такое могу. И теперь ты — мой заложник».

Взгляд скользнул по Мари — она побледнела еще сильнее, плечи опали, показалось даже, что она согнулась, будто не могла вынести свалившуюся ношу. Ее рука, которую держал Энтони, безвольно обвисла. Алрой поспешил отвернуться.