Анна Гурова - Ловцы душ [сборник litres]

– И чего ты шумишь? – сказал тихий добрый голос, явно принадлежащий старому человеку. – Сколько раз я тебе говорил – лес шума не любит.

– Дедко! – малыш бросился в объятия старику.

Пахло от него кожей и смолой, одет он был в простую льняную одежду зеленоватого цвета, голову венчала шапка чуть набекрень, из-под которой выбивались седые волосы. Борода тоже была белая как снег, но руки и тело хранили твёрдость, чему были подтверждением ровная осанка и тихий шаг. За спиной он носил тул со стрелами, а на тонком поясе – разные хитрые приспособления для охоты.

– Что ты, что ты, прекращай, – ласково приговаривал дедко, поглаживая мальца по голове, а тот всхлипывал и отвечал:

– Дедко… я… я к ним… больше не вернусь. Оставь меня… – Мальчик вытер нос. – Можно, я у тебя останусь? Я тебе пригожусь. Всё, что скажешь, делать буду. Только оставь.

– Да как же можно, человек с людьми жить должен, с такими же, как он.

– А ты? – малец поднял зарёванные глаза.

– А я что, – глянул дедко ласково. – Я непутёвый, каких поискать надо! Да и то в своё время жил в роду, в лес не убегал. А теперь я старый, мне уже не к чему общину искать. А тебе надо с погодками своими расти, чтобы ты ума-разума набирался, иначе никак.

– Да уже набрался. А меня взяли и чуть вожжами не выдрали.

– Не выдрали, потому что убежал?

– Угу.

– А за что наказать хотели?

– Да за то, что моё у меня отобрали.

– Хорошо, давай сделаем так: мы пойдём в деревню, а по пути ты мне расскажешь, как всё было. А на месте уже разберёмся. Одно скажу – я тебя в обиду не дам.

– Обещаешь?

Стозар свёл кустистые белые брови.

– Обидеть меня решил? – и тут же улыбнулся, увидев, как испуганно округлились глаза мальчика. – Иди уже.

– А волчонок-то вернулся, – первое, что крикнул мужик, правивший тын на окраине деревни, завидев мальчика, вышедшего из леса. – Давай иди быстрее, вот Охрип тебя выдерет, луну сидеть не сможешь, – и гнусаво захихикал.

– Ты бы за старосту не говорил, Горох, – посоветовал бесшумно вышедший из кустов старый охотник.

– Ой, Стозар, прости, не признал, – губы, поросшие редкими усиками, растянулись в угодливой улыбке, мужик поклонился так низко, что дырявая свитка, заляпанная землёй и навозом, почти коснулась земли.

– Охрип у себя дома?

– Конечно, мальца ждёт. Он ведь, энто, набедокурил тут у нас.

– Знаю, поэтому и пришёл, пусть староста решает, как положено.

Прежде чем войти в самый большой дом в деревне (всего их было три), Стозар с мальчишкой подождали, пока оттуда опрометью не выбегут все жильцы, в основном челядь и женщины. Всё они опасливо косились на Стозара, проходя мимо, но даже недовольно покачать головой за спиной у него не решались.

– Ты постой пока здесь у двери, – сказал охотник, – а я с твоим батькой поговорю. Не набедокурь тока, хорошо?

– Хорошо, – малец оглядел стоящих поодаль деревенских и задержал взгляд на троих отроках, остановившихся дальше всех.

– Смотри у меня. Давши слово – держись.

Охрип встретил Стозара, сидя за столом, неторопливо поедая тюрю из глиняной миски. Капли молока и крошки хлеба усыпали бороду, почти полностью закрывавшую грудь. Большие натруженные руки размеренно поднимали и опускали ложку и краюху хлеба. Староста смотрел на гостя хмуро, но без злобы.

– Здрав будь, Стозар, садись, посёрбаем вместе.

Рядом на столе стояла миска с такой же тюрей.

– Спасибо, Охрип, не откажусь.

Лет старосте было немало, но Стозар всё равно выглядел старше. Не телом, а взглядом, лицом, повадкой, именно старше, а не старее, мудрее, если угодно.

Мужчины без спешки опустошили посуду, торопятся только дурни да изверги. Охрип посмотрел в пустую тарелку, потом в угол, где в загоне стояли овцы, постучал ладонью по столу.

– Пришёл о своём мальце говорить?

– О нём, о ком же ещё.

– Да, удружил ты мне, когда этакого бирюка принёс в люльке.

– Он хороший отрок, а бедокурить случается всем детям. Тем более он в своём праве был, у него отнять его вещь хотели.

– Если бы он пожаловался мне или Луше, я бы сам наказал баловников. Если бы они драться стали, я бы их разнял и выпорол. А твой, знаешь, что учудил? – Охрип с силой хлопнул ладонью по столу.

– Знаю, но хочу тебя послушать.

– Расскажу, – староста начинал потихоньку закипать. – К старшему, значит, подкрался тишком, выждал момент да ошеломил по затылку. Он же так и зашибить мог отрока, пусть тот и на три года его старше. А двое других яму выгребную чистили, так он к ним тоже подкрался да обоих в яму скинул! Твоя, не отнекивайся, твоя наука, Стозар. Скинул да ещё палкой в них потыкал, чтобы выбраться труднее было. Но это ещё ладно. Я старший в роду, сам к нему пришёл, чтобы наказать, как будто мне делать больше нечего. А он меня не послушался! – теперь уже кулак грохнулся о стол. – Меня, старшего в роду, который его кормит и поит! Мало того, он из моих рук вывернулся и укусил даже! Чисто волчонок. Байстрюк серый, пользы от твоего мальца никакой!

– А вырвался он от тебя, когда ты его выдрать хотел? – спросил Стозар.

– Да! И что с того? Или я уже не в своём праве над дитятком, которого в свой род принял? Принял по твоей просьбе! Или скажешь, малец по уму поступил, всё верно сделал?

– Не скажу, – тихо ответил охотник, – скажу другое. Хотя ты и принял мальца в свой род, родичи твои не шибко этому обрадовались. Особенно жена старшая. Байстрюком его называет, говорит, что он их объедает. Хотя малец трудится не хуже других, да бывает, яйца птичьи из леса принесёт, а то и зайца в силок поймает.

– Ты что ж, думаешь, мне куска хлеба для мальца жалко?

– Тебе, может, и нет. А другим – да. Ты им напомни при случае, как я твоего брата из леса притащил, после того как его медведь поломал. Как вам на борти самые большие указывал, откуда вы мёд да воск брали. Как я раз в луну оленёнка или кабанчика вам в дом приношу. Ты напомни им, – Стозар сделал паузу, – раз одного твоего слова недостаточно.

Охрип покраснел, в груди у него заклокотало и впрямь как в кипящем котелке, он встал из-за стола.

– Ты к чему ведёшь? Что я со своей бабой справиться не могу? – свистящим от гнева голосом спросил староста.

– Не гневайся, Охрип, я не хотел тебя обидеть, но если где соврал или клевету навёл, ты скажи, поправь меня.

Староста выдохнул через расширенные ноздри, сел вполоборота к охотнику и не глядя сказал:

– Мне-то малец по сердцу. Но не нашего он корня, чересчур боевой да дерзкий. Для дружины он больше годится.

– Да, малец необычный, – сказал Стозар и вспомнил…

Яркий свет, убегающая женская фигура, развевающиеся на ней одежды и потом детский плач. На земле стояла колыбель, а в ней младенец спеленутый лежал. Охотник бесшумно подошёл к люльке, младенец ворочался, словно хотел порвать пелёнки, поверх которых лежало широкое серебряное кольцо.