Hioshidzuka - Вернуться в сказку

— Откуда вы знаете, мистер Райн? — горько усмехается королева сердец. — Вы кого-нибудь теряли? Когда-нибудь были в моём положении?!

Он смотрит на неё тем же холодным пытливым взглядом, которым смотрел до. Но почему-то девушке вдруг начинает казаться, что во взгляде трефового туза появляется что-то ещё. Он словно думает — отвечать ей или нет. На лице Константина не отражается ни единой эмоции — как и всегда, — но в глазах, в его глазах, она теперь видит ещё что-то. Нежелание говорить. Нежелание вспоминать. Какую-то скулящую тоску. Почти ту же, что теперь чувствует Мира каждый день.

— Был, — кивает Райн, и в его взгляде читается такая боль, которую Мира никогда не могла помыслить в нём. — Я живу в Академии на грант, как победитель шахматных турниров, и получаю небольшое сиротское пособие. У меня нет ни одного родственника, которого можно было бы считать живым.

Девушка отчего-то чувствует, что больше она не может сдерживаться. Плотина словно прорывается — и слёзы начинают литься из её глаз. И она почему-то рассказывает ему всё — начиная от того, что она чувствовала, когда умер её самый близкий человек — её мама — и заканчивая тем, что она сейчас думает о нём самом. Она говорит о своей боли, своём отчаяньи в ту минуту, когда получила извещение о смерти, говорит о том, как оттягивала бывший неизбежным конец, как не хотела даже думать о нём лишний раз, говорит о разрывающей её боли в первые часы после получения письма и тупой ноющей боли, которая преследовала её теперь. Говорит, что не знает — какая из боли хуже. Та, которая разорвала бы её или та, которая медленно её убивает. Рассказывает о том, как боится за собственного отца — тот был слишком подавлен после смерти своей жены. Рассказывает, как боится лишиться и его тоже. Она говорит даже о том, что никто — никто во всей Академии — её не понимает и не поймёт.

Он просто слушает — молчит и смотрит на неё почти невидящим взглядом. Снова думает о чём-то. О ком? Это Мире почти неинтересно, хотя — девушка была уверена в этом — было бы интересно, случись их разговор в другом месте и, главное, в другое время. Но «бы» ведь никогда не бывает, так? Это он сидит и терпеливо её выслушивает, а не она его. Хотя вряд ли когда-нибудь он позволил себе вот такое проявление эмоций.

А потом… Потом зачем-то рассказывает о том, что мысли о том, чтобы утопиться, посетили её уже после того, как Райн схватил её за плечо. Она уже вовсю ревёт — сдерживаться более незачем. Константин уже видел более, чем достаточно. Что ещё такого может произойти, чтобы опустить её ещё ниже в его глазах? Пожалуй, ей повезло, что сейчас с ней здесь сидит не Эйбис — тот обязательно поднял бы её на смех, как только они оказались бы в лагере.

— Браслет, — говорит Мира, уже захлёбываясь рыданиями, — я уронила в озеро мамин браслет… Тут очень глубоко и я вряд ли смогу достать…

Парень, кажется, всё понимает. Молча кивает, жестом говорит ей сидеть на берегу, довольно быстро сбрасывает свою одежду и ныряет в озеро. Проходит где-то с полминуты с момента его погружения в воду, как он выныривает. Девушка уже начинала волноваться. Хотя, по правде говоря, волноваться она начала ещё до того, как он нырнул. Осознание того, что она не сможет ему помочь в случае чего, пугало её. Но вот — он был здесь. Живой. Здоровый. Пытающийся отдышаться. Константин Райн. Трефовый туз. Ей оппонент в спорах на студенческих собраниях о том, какие проступки можно прощать, а какие нет. Человек, который так легко её выслушал. Человек, который просто помог ей. Без всяких слов.

— И стоило плакать? — спрашивает он, отдавая ей мокрый браслет, а потом одеваясь. — Можно было просто сказать про браслет и попросить достать. Чего же реветь? Тебе тяжело, потому что умер твой близкий человек — и тебе всегда будет тяжело, — но ты никак не сможешь помочь себе слезами — только расшатаешь себе нервы, сделаешь себе ещё больнее. Не замыкайся в себе — так ты не сможешь пережить то, что произошло с тобой.

Девушка какое-то время молчит — не может собраться с силами и сказать хоть что-нибудь… В груди снова появляется ноющее чувство вины — она была не права на его счёт. Он помог ей. Они уже идут по тропинке к лагерю. Короткие чёрные волосы Райна теперь мокрые, и Мира чувствует себя виноватой ещё и за это. Он был последним человеком, от которого она могла ожидать помощи. И он помог.

Ему не было всё равно…

Королева сердец задумывается над тем, кто же погиб у него? Кто-то, бесспорно, очень дорогой. Кто-то, кого он любил так же, как она любила свою маму. Кто мог быть этим человеком для Константина Райна — ледяного короля Академии? Он никогда не говорил никому о своей семье. Даже своей команде. Оранда была болтушкой и пронырой — она обязательно бы знала о том человеке и обязательно рассказала бы Мире о нём. Значит, Константин никому не говорил о том, кого потерял.

Мире слишком стыдно — Райн был последним человеком, от которого она ожидала помощи, но он помог ей, а она даже не поинтересовалась у него, кого же он потерял, даже не попыталась ему посочувствовать… Мире было стыдно — она обязательно, как только представится возможность, должна будет поговорить с Константином и чем-то помочь ему. Пусть это будет не просто жалость — просто жалость он никогда от неё не примет.

Слёзы по-прежнему текут по её щекам, а к груди она прижимает массивный малахитовый браслет — подарок её покойной матушки. Девушка очень сильно благодарна Райну, что тот не оставил её в полном одиночестве. Кто знает — возможно, она бы уже лежала на дне этого озера бездыханная? Впрочем… Не «возможно». Так оно бы и было.

— Но ты же пережил? — спрашивает Мира не слишком уверенно, осторожно стирая слёзы со своего лица. — Ты же пережил!

Константин усмехается и оборачивается к ней. Смотрит на девушку, как на маленького бестолкового ребёнка. Хотя, может она именно такая в его глазах — маленькая, бесполезная, беспомощная и бестолковая? Наверное, так и есть… И именно поэтому он пришёл на помощь? Не мог позволить умереть ребёнку?

Быть может, она была неправа на счёт его равнодушия? Впрочем, конечно же она была не права! Ему не было всё равно — просто он никогда не показывал этого. Не убивался, если не мог ничего изменить. Но изменял всё, что было в его силах… Так оно и было — просто Мира не хотела этого замечать. Вот дура… Как она могла относиться к этому человеку так предвзято? Разве имела она право не заметить, как за этой ледяной маской скрывался настолько добрый и великодушный человек?! Разве имела она право относиться к нему с такой тупой неприязнью?! Как же Мира была виновата перед ним этими тупыми подозрениями — она подозревала его боги знают в чём — и постоянными страхами, которые она только не испытывала при виде него. Он был достоин доверия куда более достойного человека, чем Мира. Андреас чувствовала, что должна обязательно загладить свою вину перед ним как можно скорее?