Hioshidzuka - Вернуться в сказку

Она — герцогиня Траонт — поднималась наверх от охотничьего домика по той же тропинке, по которой сюда добирался Эйбис. Джулия одета не так, как обычно одевается перед незнакомыми ей людьми — она не в зелёном, чёрном или фиолетовом платье. В брючном костюме. Впрочем, кому как не Вейча знать, как она обожает брючные костюмы. Сама герцогиня говорит, что привыкла к ним, когда отправилась в то путешествие — кругосветное, пятилетнее, слишком трудное, должно быть, для столь хрупкой молодой женщины. Она — герцогиня Траонт — никогда не была крепкого здоровья. Старые слуги в её доме — их осталось не слишком уж много, большинству из них Джулия предпочла выплачивать пожизненную пенсию, а не держать рядом с собой — говорили, правда, что она была здоровее своего брата (того самого, что умер в возрасте пятнадцати лет от чахотки)… Но Джулия Траонт не была достаточно здоровой и крепкой — она крайне быстро простужалась, заболевала от каждой мелочи… Да и чего стоили её боли каждое утро?! Эйбис вздрагивал каждый раз, когда видел её — всю побелевшую от слабости, с плотно сжатыми посинелыми губами, с болезненно затуманенными глазами.

— Мне кажется, что я растворяюсь здесь — глядя на эти волны, вдыхая этот ветер… — говорит Вейча, когда Джулия подходит достаточно близко для того, чтобы его слышать. — Как думаете — растворюсь ли я когда-нибудь полностью в этом ощущении? Исчезну ли я когда-нибудь? Исчезнут ли мои мысли, мои чувства, моё мнение?..

Она подходит вплотную к скале. Теперь, когда она уже так близко, Эйбису становится не слишком удобно сидеть на уступе, и он решается слезть — это занимает едва ли не больше усилий, чем занял подъём. Вейча не привык кого-либо слушаться. Он своеволен — должно быть, это плохая черта, как все и говорят. Он тот ещё нахал и наглец. Он — глупый мальчишка, не умеющий держать язык за зубами. Всё так. Он всего лишь доставший всех на свете подросток. Не умеющий уживаться с людьми, подмечавший малейшие недостатки в других и, наверное, не слишком обращавший внимание на свои. Глупый. Вздорный. Торопливый. Нередко — ленивый и неряшливый. У Эйбиса было полно этих самых недостатков, которые он с такой беспечностью высмеивал в других людях. Почему-то иногда ему казалось, будто он имеет на это полное право. Иногда ему, действительно, так казалось. Вейча с каким-то непониманием смотрит на герцогиню Траонт — как эта женщина могла терпеть его глупые выходки? Как могла улыбаться его шалостям и шуткам? Как могла прижимать его после этого к себе и целовать в лоб, убирать пряди спутанных светлых волос с его лица? Как могла стискивать его в объятиях и смеяться — так искренне, с такой, едва различимой, но при этом очень сильной, нежностью? Как могла так хорошо к нему относиться? Эйбис подходит к Джулии и прижимается к ней. Он любит её. Любит исходящий от неё запах мяты. Любит тот едва заметный уют, который от неё чувствуется. Любит ледяную снисходительную усмешку. Любит её резкость, её язвительность, её доброту…

Должно быть, Джулия Траонт — самый необыкновенный и потрясающий человек во всём Осмальлерде.

Она чего-то боится. Её лицо сейчас белее мела — как бы Эйбис плохо не относился к подобным сравнениям, это действительно было так, — а губы плотно сжаты. Вейча часто — хоть и не настолько, насколько ему этого на самом деле хотелось — видел герцогиню Траонт. Она была его опекуном. Пожалуй, самый лучший вариант из всех, на какие только мог рассчитывать такой ребёнок, каким он был. Так вот — Вейча за все эти годы ни разу не видел, чтобы эта женщина чего-то боялась. Она могла быть сердитой, вздорной, вспыльчивой, весёлой — грусть её всегда выражалась через крайнее раздражение, застать её тоскующей было практически невозможно. Но напуганной Эйбис никогда раньше её не видел. Джулия нередко была взволнована, особенно, если дело касалось её сына, Седрика, нередко была тороплива, почти до суеты, нередко глаза её каким-то болезненным блеском сверкали на мраморно-белом лице… Но видеть её напуганной? Её — Джулию Траонт, что не боялась ни големов, ни оборотней, ни бушующего за бортом моря, ни разверзающегося неба, ни разрушающихся мостов в замке Иль-Кроин? Её — эту женщину, которая могла выступить против весьма сильного волшебника в магическом поединке? После того поединка, кстати, как сказал Седрик Солнман, она стала ведьмой Высшей категории. Минуя вторую и первую. Она была храброй. Очень храброй. Эйбис не знал ещё хотя бы одного человека, который мог бы сравниться в ней в этом. Кого угодно Вейча мог бы видеть, боящимся чего-то или кого-то. Но не её. И поэтому ему самому отчего-то становилось очень жутко. Она не должна быть такой. Только не Джулия Траонт. Подойдя к ней ближе, парень старается заставить себя думать о чём-то другом. Ведь можно же думать о чём-то другом, о чём-то, что есть ещё помимо её страха? О том, что она, всё же — красива? Монументально красива — при всей своей худобе, болезненности, она не вызывала в людях ощущения хрупкости, нет, она всегда была достаточно сильной, чтобы не казаться хрупкой… Джулия Траонт была монументальна красива — при всей порывистости и резкости своих движений, при всём внушаемом ею ужасе, достичь которого ей порой удавалось лишь одним взглядом этих колдовских зелёных глаз. Она была живой, но во всём её облике чувствовался тот холод, который исходит от каменных глыб. Черты её лица вовсе не были грубыми, но своей точностью, правильностью она внушала скорее впечатление прекрасной, но вырезанной изо льда скульптуры, нежели живой, осязаемой женщины, которая умеет чувствовать, переживать, любить, мыслить… Но она была живой! Куда более живой, чем многие! Куда более доброй… Она сердилась, усмехалась слишком жёстко и почти зло, упрямилась, по каждому вопросу имела собственное мнение, знала, как его объяснить и отстоять, и делала это, знала, как оспорить чужое, страстно любила читать, неплохо писала (Эйбис как-то наткнулся в её поместье на старые её блокноты с заметками, сделанными во время того её путешествия, и рассказами, написанные в некое «другое» время), была достаточно неплохим музыкантом на скромный вкус Эйбиса, ровным счётом ничего в музыке не понимавшего, любила танцевать и танцевала весьма недурно, порой нервничала по самым ничтожным поводам, любила производить впечатление на других людей и признавала эту черту за собой, считая её не собственной слабостью, а обычной стороной её характера, обладала неплохим, хоть порой и слишком жестоким к другим людям, чувством юмора, умела любить — и любить преданно, до боли в сердце, до какой-то неведомой и непонятной для Вейча черты — и могла одновременно не терпеть многих недостатков любимого человека, сердиться на него так сильно, как это было ей свойственно, но всё равно продолжать любить, почти насмехаясь иногда над любимым человеком и над собой, вызывая к себе самые противоречивые чувства, какие только можно представить…