Hioshidzuka - Вернуться в сказку

— Но разве в легендах не пишут, что…

Мало ли что пишут в легендах, — хочется сказать ему. Ведь написать можно всё, что только пожелает душа. Только правдой это никогда не будет. Рубины — камни Драхомира, Киндеирна и всех их семьи. Но уж точно не хромого Йохана. Этого нищего барда, который себе и куртки нормальной не мог купить. В легендах можно написать всё, что угодно. Как Танатос когда-то в шутку назвал тот сброд Сонмом проклятых — и все поверили ему, хоть на тот момент их было всего шестнадцать, и двое из них довольно быстро умерли, так и не сумев стать частью легенд, которые о них складывали.

В легендах пишут многое, хочется сказать Сонгу. Когда-то в детстве, когда они оба были ещё совсем детьми, Драхомир любил придумывать разные истории. Весёлые, грустные и страшные одновременно. Андреа всегда любил слушать эти истории, когда они вдвоём, прячась от Гарольда Анкраминне, их наставника, сидели на холодном чердаке, накрывшись старым, принесённым специально для этих историй, одеялом. Смешно вспомнить то, что выдумывал когда-то одиннадцатилетний Мир. Сам Драхомир позднее стал героем историй куда более страшных и захватывающих. А те сказки, которые он сочинял в детстве… Они были просто сказками. В них не было правды. Да, пожалуй, и в легендах её тоже не было. Нет, кое-что происходило на самом деле, но… Всё было совсем не так. Достаточно было увидеть Танатоса один раз в жизни, чтобы понять, что на что-то слишком уж торжественное и пафосное у него просто не хватило бы выдержки. Танатос был смелым, смешливым, решительным, но уж точно не собранным и серьёзным. Этих достоинств в списке преимуществ Чернокнижника уж точно не было.

Слишком ли обеспокоенная словами Сонга или просто устав почти тащить его на себе — девчонка спотыкается и падает. Странно, что Андреа не падает вместе с ней. Об этом он, правда, думает уже секунду после того, как Эрна сидит на земле. Теперь она куда больше напоминает того ребёнка, каким являлась. С растрёпанными волосами, немножко испуганная… Это было именно то, что Сонг ожидал увидеть в ней. Недолго думая, он протягивает девчонке руку.

— Два лучших друга рассорились и убили друг друга — стоило ли это той славы, которую приобрели они после смерти, дитя? — мужчина помогает Эрне подняться на ноги, хотя сам едва держится. — Из-за своей гордыни мужчина лишился любимой девушки и ребёнка, которого она могла бы ему подарить. А после — ему сожгли руки. И стоило ли это того ужаса, который он наводит на всех? А девушка? Самая красивая девушка в мире, которой стоило только улыбнуться или кивнуть для того, чтобы ей поднесли на блюдечке всю вселенную? Разве стоило её тщеславие трёх поломанных судеб? А дочь жреца, что из мести готова была выжечь всех и себя саму дотла? Все эти люди могли бы жить вечно — жить в довольстве, в достатке, даже в богатстве… Но они пошли против судьбы, изломали себя, извратили суть самой вселенной… Думаешь, всё это стоило тех легенд, которые ты сейчас о них читаешь? Их поломанные судьбы, их выжженные или вымороженные души?..

О да… Андреа Сонгу приходилось видеть то, как Асбьёрн и Абалим вцепились друг другу в глотки тогда, в их последней битве. Он видел ту ярость, с которой они — когда-то лучшие друзья — пытались убить друг друга. По правде говоря, им самим и выжить едва ли хотелось, если бы это утянуло второго из них в бездну. И всё из-за женщины. Из-за сестры Абалима — покойной уже к тому времени Сабаот. И ведь — какой бы идеальной, какой бы замечательной и смелой она не была, людей погубила, пожалуй, больше, чем её психованный братец или гневливый любовник. От тех, хотя бы, не стоило и ожидать чего-нибудь другого. А Сабаот… Сердце Вирджилисской цитадели… Должно быть, она была самой образованной девушкой своего времени. И ведь совсем не была она такой чистой и непорочной, какой выставлял её Абалим. И девочкой её назвать было тем более трудно. Сонг разговаривал с ней незадолго до её гибели, глядел в её знаменитые изумрудные глаза… Только убедился, что девочкой её назвать мог только её брат. Сабаот не была ни наивной, ни глупой — едва ли она имела возможность быть такою. Сабаот была умна. И прекрасно осознавала, что идёт на верную смерть. К тому же — что именно повлечёт за собой её безвременная кончина девушка тоже прекрасно осознавала. И, пожалуй, именно это в ней так и раздражало Сонга. И Мейера, и Малуса, и Киндеирна — всех. Это прекрасное знание всех последствий.

Девочка смотрит на него почти что жалобно. И Андреа становится стыдно за то, что он пытается забить всем этим кровавым бредом головку этого наивного ребёнка. Это не должно было быть известно настолько сильно. Эти дрязги первых времён, когда большая часть из них была так глупа и наивна, что сейчас за те поступки становится жутко стыдно. Достаточно и того, что выжившие представители той эпохи прекрасно видят последствия своих действий. А Эрне не следует знать всего. Пусть лучше читает свои сказки и верит в них. В то, что Танатос был мрачен и горд, тогда как Чернокнижник был смешлив и почти до смешного горделив, в то, что Асбьёрн был великим рыцарем, тогда как был он скорее взбалмошным мальчишкой, в то, что Абалим был благородным лордом, тогда как братец Сабаот был жесток и капризен… Пусть верит… На то и сочиняются все эти легенды, чтобы кто-то им верил, считал их правдой… Эрна молчит, думая о чём-то, и лишь крепче сжимает его руку.

— Мне кажется, что стоило, сэр… — тихо произносит девочка, помогая ему идти.

Оставшуюся дорогу девчонка молчит — а проходят они примерно столько же, сколько прошли до этого. А Андреа всё старается думать над её словами. Странный это был ребёнок, очень странный… Впрочем, будто много Сонг видел детей! Мелани да вот эта девчонка! Лори — его коллега — даже в четырнадцать лет едва тянула на такой титул. Андреа улыбается. Пожалуй, стоило разозлить Киндеирна хотя бы для того, чтобы познакомиться с этой самой Эрной. Она была даже забавная…

По правде говоря, погоду такого толка Асбьёрн просто ненавидел. Даже больше, чем опостылевшие снега. Ему порой было даже немного странно оттого, что Деифилия очень любила эти бескрайние белоснежные пустыни. Бьёрну куда больше по душе были скалы, по которым они с Танатосом карабкались и холодные песчаные степи, которые были так привычны Миру. Это Дее всегда мила была снежная пурга. И порой парень совершенно её не понимал. Хотя, казалось бы, они-то уж должны были всегда понимать друг друга — ведь на всём свете нет для них хоть одного родного человека. И порой Бьёрну казалось даже, что Мир — этот выжженный ублюдок с рубиновым перстнем — понимал его куда лучше, чем родная сестра! Это так сильно его раздражало, что всем неудачным играм в кости Танатоса, когда чернокнижник умудрялся оставлять весь Сонм без еды и средств к существованию, с этим не сравниться! Впрочем, стоило отдать Драхомиру должное — сражался он неплохо, лучше всех них. Да и рассказчиком был несравненным. И в азартных играх понимал поболее Танатоса. Да и человеком он был вполне даже неплохим — если бы Мир не имел видов на Деифилию, Асбьёрн вполне смог бы с ним поладить. Но Драхомиру нравилась старшая сестрица Бьёрна, а потому мальчик не мог относиться к демону с тем радушием и безмерным восхищением, которое испытывал первый год после появления в их шайке Мира. Но теперь уж об этом не могло быть и речи. И это было почти грустно.