Hioshidzuka - Вернуться в сказку

И всё же, задуманное стоило осуществить. Помочь Миру сбежать — это единственное, что Андреа может сделать для того, чтобы вселенная перестала трещать по швам. Драхомир был тем, кто постоянно подвергал опасности все миры, которые существовали. Но вселенная любила его. Каким бы ублюдком не был Мир — вселенная умирала без него. И он умирал без вселенной. И Сонг должен был сделать хоть что-нибудь, что было в его силах, чтобы остановить этот ужасный процесс. Но Малус не понимал. Госпожа Элина Горская не понимала — эта старая снежная дура, слишком пафосная и чопорная, чтобы хоть что-нибудь понимать. Никто не понимал. И Андреа становилось почти что горько от мысли, что вся его карьера может пойти прахом из-за этого выжженного придурка, а никто даже не поймёт, почему он это сделал. А сам придурок, ради которого приходится идти на такие жертвы, будет чертовски неблагодарным и ещё, возможно, хорошенько врежет своему спасителю. «За все прошлые прегрешения». Ещё ведь припомнит даже то, что Сонг вряд ли сможет вспомнить — что-то вроде тех детских обид, когда Андреа прятался за спину своего лучшего друга. И Миру будет совершенно плевать на то, что изначально они были не в равных ситуациях. Впрочем, зачем понимать это сыну великого Киндеирна?

Драхомир даже не открывает глаза, когда Сонг входит в тюремную камеру. И совсем не шевелится — не дёргается, не раскачивается на цепях, не шипит что-нибудь зло, даже не усмехается. И Андреа спрашивает сам себя — не подох ли этот «несчастный» пленник от дурного с ним обращения со стороны дражайшей Якобины. И усмехается — это было весьма забавной шуткой. Сонг подходит к ренегату ближе, но и тогда тот никак не выдаёт своё внимание. Будто бы заснул. И Андреа прекрасно знает, что все были бы не против, если — вечным сном. Драхомир совершенно никак не реагирует даже тогда, когда Сонг снимает с бывшего друга оковы. Даже не морщится, когда грубый металл касается его обожжённой кожи. А ведь это, должно быть, больно — впрочем, Сонг никогда не пробовал чего-то такого по отношению к самому себе. Госпожа Элина называла подобную осторожность своего падишаха нарциссизмом, он же считал это обыкновенным здравым смыслом, который должен присутствовать у любого. У госпожи Горской этот здравый смысл тоже, между прочим, присутствовал. У Мира, разумеется, нет, хотя и его отец, и его мать здравым смыслом обладали. Какая генетическая осечка вышла с Драхомиром Сонг никак не мог понять.

До смены Якобины остаётся не так уж много времени — основной палач она, а вовсе не Андреа. Сонг довольно грубо хватает Драхомира под руку, дёргает на себя, заставляя открыть глаза. Якобина фон Фюрст — обычная обиженная на несостоявшегося любовника женщина. Она не пощадит того, кто пренебрёг её чувствами. И в таком случае Мира остаётся только жалеть. И Андреа прекрасно знает, что Якобина сердилась бы вовсе не так сильно, если бы в жизни Драхомира не было бы Деифилии. Если бы Мир по глупости не влюбился в эту девчонку из оборотней. Астарны любят всего один раз, ведь так? И из-за этого Якобина сердится тоже. Уж Сонг примерно это знает — сколько раз ему приходилось пить с ней из-за её несчастной любви и своих косяков. И каждый раз она жаловалась на одно и тоже — у Андреа хоть косяки периодически менялись. Якобина же просто не умела переключаться на что-то другое. И Сонг ужасно уставал из-за её постоянных жалоб. Впрочем, собутыльницей она была неплохой, пить умела даже лучше Андреа Сонга, так что глупо было на что-то жаловаться. Порой бывало так, что падишах Элины Горской засыпал прежде, чем Якобина успевала что-нибудь начать рассказывать — первые несколько часов их бесед она обыкновенно бывала не слишком разговорчива. И это было ужасно глупо с её стороны — ей нужно было быть более… Торопливой.

— Отвяжись от меня, — шипит Драхомир, когда они оказываются в одном из ведущих к выходу коридоров.

«И это всё?» — хочется спросить Сонгу. И никакой благодарности за чудесное спасение от пыток озлобленной Якобины? Никакой благодарности за то, что на свободе можно было делать куда больше, чем в тюрьме? За то, что Андреа рисковал своей карьерой — на самом деле, — что подвергал опасности свою жизнь? Да хотя бы просто за то, что через столько десятков тысяч лет Мир мог хотя бы пройтись нормально по тюремному коридору, а не по собственной опостылевшей камере? Разве этого было мало для того, чтобы сказать хотя бы простое «спасибо»? Впрочем, вряд ли можно было ожидать чего-то другого от Драхомира. Андреа и раньше ничего хорошего не ждал от друга — даже тогда, когда тот этим самым другом являлся.

Правда, тогда Мир был вечно весёлым парнем, вечным подростком, которого не смущали никакие трудности. Ужасно умным, чертовски привлекательным и зажигательным — тогда Андреа завидовал всем этим качествам. Впрочем, много ли счастья принесли ему все эти его достоинства? Сонг не был и вполовину столь умным, привлекательным или обаятельным, но он был на свободе, его не мучила совесть, его душа не разрывалась от боли из-за смерти кого-то. Андреа Сонг никогда не был особенно счастливым, но и несчастным он тоже никогда не был. Он не был особенно хорошим учеником — ни талантливым, как Драхомир, ни особенно старательным, как Гарольд Анкраминне, один из старших учеников, который стал их наставником и довольно близким другом в чуть более поздние годы. Он никогда не придерживался слишком радикальных точек зрения — не ратовал так за соблюдение законов, как Анкраминне, и не стремился их нарушать с такими жуткими последствиями, как Астарн. Он был вполне законопослушным, хоть законы и не особенно ему нравились. А вот Мир… Он был импульсивен, злопамятен, скрытен. Он врал через слово, постоянно всё скрывал. И никогда не бывал благодарен за оказанные услуги — уж слишком легко ему давались те уступки, на которые все шли в разговоре с ним.

Андреа Сонг просто не мог не злиться на Мира. За его неблагодарность — в первую очередь, за его глупость — во вторую очередь. Всей этой ситуации с тюрьмой можно было бы избежать — приди Драхомир вовремя к Киндеирну. Ну разве кровавое солнце всего Интариофа не отмазал бы от тюрьмы свою кровиночку, если бы та немножечко с ним поделилась своими планами? Планы могли быть любыми. Киндеирну по большей части было плевать и на мораль, и на закон. Он сам был своего рода законом на своих уровнях, где пользовался поистине безграничной властью. Худшее, что грозило бы Драхомиру в случае неодобрения Киндеирном деятельности «своей деточки» — домашний арест на каком-нибудь из отцовских уровней. Со всеми условиями, которые Мир мог бы пожелать — да Киндеирн мог бы весь Сонм запихнуть на этот уровень, лишь бы его сыну было комфортно. Старый демон был весьма богат и влиятелен, чтобы суметь всё это обустроить. И как бы там не возражали Керберос Мейер или Элина Горская — Киндеирн Астарн сделал бы для своего ребёнка всё. И никто бы не посмел оспорить это решение. Драхомиру стоило только понять, как сильно любит его отец. Вовремя понять. А не на суде императрицы, на который он радостно припёрся — «берите меня, я сам к вам пришёл»! И не было бы пыток, не было бы Якобины фон Фюрст с её мстительностью! Да может быть — и Деифилия осталась бы жива со своим ублюдком. Сонгу думается, что не стоит сейчас говорить Миру о том, что его невеста была беременна на момент своей смерти. Это только выведет его из себя. В конце концов, Драхомир и сам вполне сможет узнать все подробности, интересующие его, позже — после сей замечательной экскурсии по коридорам тюрьмы в поисках хоть какого-нибудь не слишком охраняемого выхода. И Андреа Сонг очень сильно надеется, что чёртова астарнская вспыльчивость сработает у Драхомира чуть позднее, когда они уже окажутся за пределами тюрьмы. Ох! Лучше бы Керберос Мейер — этот безмозглый шахтёр, ставший генералом — отбил себе право содержания таких преступников на Ойроме! Там Сонг хотя бы подкупил всю охрану!