Hioshidzuka - Вернуться в сказку

Джулия смеялась — смеялась над леди Марией, что была первой супругой Киндеирна, смеялась над бесподобной Деифилией, смеялась над воинственной Лилит. И не чувствовала каких-либо угрызений совести. Смеялась так, как смеются над старинными друзьями. По-доброму, легко и весело, с присущим только ей задором. И её красивое, словно высеченное из камня лицо, становилось поистине прекрасным. Взгляд становился намного мягче, и правильные линии теряли свою каменность. Когда Джулия смеялась или плакала, или жалела кого-то, она становилась женщиной. Не той холодной герцогиней, которую знали во многих королевствах, а живой женщиной, из плоти и крови. Женщиной, которой Денебу никогда не суждено было добиться.

И всё же — те места, в которых они тогда бывали, ждали её. Вовсе не принца Денеба. Они ждали не гостя, который в благоговении встанет перед ними на колени. Они ждали старого друга. Они ждали принцессу Джулию Траонт, не ту эксцентричную девчонку, которой её считали в родном королевстве. Нет — они ждали ту, кто чувствовал каждое слово в любой из легенд. Они ждали понимающую женщину, которая сможет простить им ту долгую разлуку, на которую они обрекли её…

Должно быть, принцесса Джулия понимала в том, что было написано в этих легендах, гораздо лучше принца Денеба.

Должно быть, женщины лучше понимают в том, что касается нематериального.

Тот перстень долго ему снился. Массивный, тяжёлый… Джулия говорит, что скорее всего перстень принадлежал сначала Драхомиру и только потом Йохану. Откуда столько денег у бродячего музыканта? Только вот… Сны об этом уже давно перестали преследовать его. Был только Яков. Его бедный мальчик, что так страшно умирал несколько лет назад. Да и могло ли в его снах быть хоть что-то другое? Он не мог и представить, чтобы было нечто иное, нежели его дорогой ребёнок.

Делюжан старается не смотреть на одну из старых фотографий на своём рабочем столе. Там изображено то озеро, которое после их с Джулией купания, при возвращении в лагерь, принц Денеб приказал запечатлеть этому скользкому гадёнышу Солнману. Нужно заметить, что мисс Траонт после одного случая стала относиться к Седрику с куда меньшим недоверием и пренебрежением, нежели ранее. О, эти женщины! Эти создания, которые способны пожалеть сущее ничтожество.

Делюжан тяжело вздыхает и отвлекается от своих документов. Как-то непонимающе смотрит перед собой, а потом медленно разворачивается к окну. Обычно время пролетало не так быстро. Совсем не так быстро. Должно быть, это от того, что он слишком долго не вспоминал её — свою леди Траонт, в которую влюбился после того странного дня. Должно быть, это из-за того, что он слишком плохо спал этой ночью.

День среди бумаг — на сегодня не было назначено никаких приёмов — проходит слишком быстро. Делюжан даже не замечает того, как на улице снова стало темно. Обычно всегда замечал. И ему думается — сегодня он слишком невнимателен. Стоит пересилить себя, заставить сосредоточиться, но накатывает такая усталость, такая тоска, что делать и вовсе ничего не хочется.

Худший кошмар его детства — снова и снова оказываться в полном одиночестве в одной из комнат, в которой кто-либо умер. В этом кабинете умер от сердечного приступа один из предыдущих первых министров — Фредерик Верджон. И он совершенно никак не обеспокоен этим фактом. Тот глупый детский страх уже давно прошёл. Мало ли мертвецов на своём веку он видел! Хотя бы того взять, которого видел принц Денеб на полу в одном из залов Вирджилисской цитадели.

Он с трудом заставляет себя подняться с кресла и уйти из этого места. Домой возвращаться совершенно не хочется. Разве есть хоть один человек, который ждал бы его там? Возвращаться же в пустоту… Это было слишком даже для него, пусть Денеб уже давно приучил себя к мысли, что одиночество будет всегда преследовать его. Даже тогда, когда Милана была жива — он не ценил этого. Тогда Денеб едва ли мог думать хоть о чём-нибудь помимо того перстня. Правду говорила Джулия — в перстне хранятся души человеческие.

Наверное, именно он так привлекал к себе, манил…

Жизнь Делюжана бессмысленна. Он твердит это себе каждый день. Каждый день, когда его взгляд только падает на ту фотографию… Его мать, сестра, жена и дети мертвы, а той женщине, которую он любил всю свою жизнь, вряд ли есть до него дело. Разве стоит его жизнь хоть чего-нибудь? Совершенно не стоит. И порой это казалось Делюжану почти забавным — у него и у его врагов была почти что одна и та же цель. Дать ему умереть как можно быстрее. Пожалуй, от немедленного выстрела себе в голову бывшего принца останавливает лишь то, что Милана слишком плохо относилась к самоубийцам. Делюжан же их понимал. Хоть и всегда считал жалкими.

Выходя из здания, он торопливо прощается с Джеком — молодым парнем, что постоянно носит бумаги из одного кабинета в другой. На подпись и печать. Джек удивлённо смотрит на министра, как-то сбивчиво с ним прощается и продолжает кутаться в своё серое тонкое пальтишко и шарф. Делюжану думается, что эта одежда вряд ли спасёт Джека от холода в этот вечер.

— До свидания, господин Делюжан, — говорит молодой человек.

Министр отвечает сухим кивком и выходит из здания. До Джека ли ему, когда есть столько дел? Должно быть, стоит пересмотреть то дело о снятии запрета на въезд в королевство Анэз для графа Ричвелла. Делюжан не может понять, чем конкретно руководствовался король, когда разрешал этому проходимцу находиться в королевстве. Впрочем, граф Ричвелл был весьма опасным противником, если дело касалось дискуссий. Едва ли возможно было найти лучшего спорщика, нежели он. Стоило отдать ему должное.

Министр несколько равнодушно усмехается и идёт дальше. В конце концов, не стоит слишком много внимания уделять людям, что подобны Джеку. Пусть Джулии, скорее всего, и стало бы невыносимо жалко его. Делюжан не считал нужным позволять себе жалеть кого-либо. Разве жалость приводит к чему-то хорошему? И пусть женщины могут позволить себе это — они называют подобную свою прихоть «сочувствием». Но… На то они и женщины, чтобы давать время от времени волю некоторым из своих капризов. И то, что годится для них…

Когда он проходит под аркой, кто-то трогает его за руку. Делюжан вздрагивает от неожиданности и оборачивается. Человека, что держит его за руку, мужчина разглядеть не может. В такой темноте сложно разглядеть даже силуэт. Но Делюжан точно знает, что это не может быть никто из тех людей, с кем он был так или иначе близок — он знает, как жмёт ему ладонь каждый из тех людей. И сейчас… Пальцы у неизвестного довольно цепкие, но совсем не огрубевшие, как у Моники, и тёплые.

Почему-то он совершенно не боится смерти в этот момент. Впрочем, если быть честным, пожалуй, он уже давно перестал её бояться. И стал с нетерпением ждать. Хотя, возможно, для его возраста это малый промежуток времени. Будь он хотя бы на пятнадцать лет моложе… Впрочем, тогда ещё вся жизнь была впереди. Тогда он ещё грезил тем, что его карьера ещё больше пойдёт в гору, что его сын добьётся невиданных успехов в политике, как и он сам, что Лирту удастся выдать удачно замуж — за человека, который бы заслуживал быть мужем его дочери…