Hioshidzuka - Вернуться в сказку

— Всё готово для эксперимента? Ничто не должно помешать нам. Надеюсь, вы понимаете это, господин Хоффман?

А что сейчас?

Голос Вэлериу, как и всегда, холоден. Этот мужчина, не человек, и сам не слишком-то горяч. Зато всегда был хитёр. Всегда умел обвести вокруг пальца всех, кто находился рядом. И граф в очередной раз с усмешкой думает: «Чёртов старый вампир! Что на этот раз ты выдумаешь, чтобы позлить меня?».

К Вэлэриу не следовало поворачиваться спиной. Это знали все, кто когда-либо допустил такую непростительную ошибку. Впрочем, это знали даже те, кто никогда не допускал такой оплошности. И Георг Хоффман прекрасно понимал, что такого опыта ему не нужно ни при каком раскладе. Герцог Вэлэриу Грацеда был кем-то вроде короля, вождя для вампиров, что делало его ещё более опасным противником.

— Всё готово, — как можно холоднее и чётче отвечает Георг. — Я прекрасно всё понимаю. Нет нужды напоминать мне об этом.

Надоедливые, снующие туда-сюда людишки, скучные занятия…

Вэлэриу тихо смеётся. Он всегда смеётся так… противно, холодно, не вкладывая в свой смех никаких эмоций. Наверное, стоило вздрогнуть, отшатнуться, как и делало большинство людей. Но это бы доставило герцогу Грацеде удовольствие, которое Георгу совсем не хотелось доставлять этому противному старикашке.

Через минуту в кабинет ворвался Фейн, местный ураган и заодно блудный философ. Сказать, что все члены организации недолюбливали это чудо в перьях — не сказать ничего.

— Что нужно тебе, о презреннейший из всех обитателей здешней обители? — прошипел недовольно Вэлэриу, которого этот несносный мальчишка чуть не сбил с ног.

После того, как древняя магия исчезла, люди перестали ценить себя и других…

Парень на секунду остановился и, о надо же, в мгновенье погрустнел. Но уже через секунду выпалил, что Вэлэриу надоедает всем куда больше, чем сам Фейн, а значит, ещё неясно, кто из них «презреннейший обитатель» этой организации. Герцог от гнева побледнел и заорал, что не собирается терпеть подобного хамства со стороны самого обычного простолюдина, не знающего этикета. Георгу же хотелось расхохотаться. Ну и ну! Всё-таки, что ни говори, когда эти два человека — ну, или правильнее сказать, существа — сталкивались, он испытывал истинное наслаждение от созерцания их ссор.

Но если не выпроводить этих двоих сейчас — придётся собирать кабинет, а вместе с ним и весь подземный комплекс, выстроить который стоило столько денег и столько нервов, что Хоффман точно не переживёт повторения. Да и голова снова начинала болеть. Не хотелось бы, чтобы кто-то увидел его в состоянии, близком к полуобмороку.

После исчезновения древней магии люди стали слабее!

Георг Хоффман задумался. Пожалуй, следовало попросить кого-нибудь из подчинённых принести ему таблетки, которые когда-то прописал врач. И да, стоило, наконец, начать их принимать. Из размышлений мужчину выбил шум начинающейся перебранки, точнее даже не начинающейся, а набиравшей обороты, что было уже не так хорошо…

— Что же… Может быть, вы, господин Грацеда, и вы, мистер Катч, будете добры ко мне и к моим ушам и, наконец, покинете мой кабинет? — спросил Хоффман.

Виски снова начинали будто трещать, разве что перед глазами ещё не плыли круги. Но считать это хорошим знаком было бы верхом легкомыслия. Георг Хоффман понимал, что если он сейчас не выпроводит этих двоих из комнаты, то либо уляжется на диване, либо грохнется в обморок. Ни то, ни то делать не хотелось.

Нынешний мир — лишь тень величия, созданного магами, что могли повелевать собою и сидевшей внутри стихией!

И почему только этот проклятый Грацеда зашёл в кабинет?!

Герцог с гневом посмотрел на графа, но говорить ничего не стал. Мужчина вышел из кабинета так же быстро и внезапно, как и вошёл туда, гордо подняв подбородок и даже не посмотрев на остальных. Фейн же не обиделся. Наоборот, он, кажется, был благодарен Георгу, решившему просто избавиться от навязчивой компании.

— Уйдите, Катч! Сколько раз я должен повторять?! — раздражённо крикнул граф, и парень моментально сделал это.

Люди перестали бояться магии, бояться магов… Они стали ещё глупее…

Вероятно, Фейн был удивлён и напуган такой резкой переменой в настроении начальника, но объяснять что-то или ждать сейчас Хоффман не мог. Голова болела с такой силой, что он уже сам не верил, что сможет пережить новый приступ.

Сейчас главное — просто запереть дверь и лечь на диван… Успокоиться… Отдохнуть… Перестать волноваться из-за всякой ерунды… В конце концов, не один такой приступ ему уже удавалось пережить. Подумаешь, вселившаяся в тело ребёнка древняя магия! Подумаешь! Могло быть гораздо хуже!

Георг Хоффман тяжело вздыхает. Всё началось тогда… Тогда, когда он ребёнком забрёл на развалины старого замка… Зачем он пошёл туда? Пятилетний глупый мальчишка, зачем он пошёл туда? Можно было пройти мимо… Нет, ему что-то нужно было на тех развалинах…

Глупый ребёнок… Всего лишь средство… Всего лишь игрушка…

— Глупый мальчишка! — почти кричит Георг, кидая в стену дорогую вазу, стоявшую на тумбочке.

Ваза разбивается. Её осколки, алые, будто капли крови, падают на пол. Хоффман смотрит, не отрываясь. Головная боль не отступает, но как бы отвлекается на это увлекательное зрелище. Осколки лежат на полу. Блестят. Если бы в кабинет попадал хоть один солнечный луч, граф бы сказал, что от солнца. Но солнца нет. Керосиновая лампа светит тускло. Другого освещения тут нет. Георг сам попросил, чтобы его не было. Осколки мерцают, один из бликов особенно яркий, и Хоффмана снова поглощает эта боль. Он уже почти не видит ничего вокруг себя. Он уже не хочет видеть. Как тогда, когда боль в первый раз захлестнула его.

Древняя магия не любит света. Древняя магия — это тьма.

Хоффман встаёт. Встаёт потому, что больше терпеть нельзя. И находиться одному тоже нельзя. Он видел, что стало с его сестрой, с его несчастной сестрой, когда та осталась надолго одна, почувствовав боль. Он помнит бледное истощённое тело Мари и не хочет повторять её судьбу. Он подходит к двери и отпирает её.

Идти к Юте не следует. Он же не хочет случайно перекинуть на девочку часть того проклятия, что сидело теперь внутри него. Надо попросить её быть осторожнее с этой… Розой… Надо попросить её вообще быть осторожнее… Это никогда не помешает, а он, Георг Хоффман, будет спокоен за неё.

Георг идёт по коридору, но не встречает никого. Все будто бы вымерли здесь. Впрочем, Хоффман уверен, что будь это так, он был бы первым среди погибших. Но он жив. Значит, должны быть живы и остальные.

Граф подходит к одной из дверей и тянет за ручку. Не заперта. Значит, всё хорошо. Там точно должен кто-то быть. И какое-то чувство внутри него не ошибается. Как никогда и не ошибалось. Георг всегда мог чувствовать местонахождение людей. Просто людей. Тех, кто находился ближе всего.