Майкл Суэнвик - Хроники железных драконов [сборник, litres]

Джейн промолчала. Ей нечего было ему ответить.

Крысякис повернул голову, чтобы проверить, что кругом никого нет, кроме нее и Мартышки. Затем стал медленно расстегивать брюки и, явно уверенный, что ничего на свете нет соблазнительнее, вывалил наружу свое хозяйство.

Джейн почувствовала непроизвольный позыв к рвоте. Пенисы никогда не казались ей привлекательными, но этот был особо уродлив и к тому же отливал зеленцой. Несомненно, из-за того, что представления хозяина о гигиене позволили поселиться там какому-нибудь грибку.

Крысякис наблюдал за ней жадно, по лицу расползалась похотливая улыбка. Пенис твердел коротенькими рывками, будто надуваемая ручным насосом нелепая резиновая игрушка.

— Лучше спрячь его, пока мухи не облепили, — посоветовала Джейн.

Крысякиса перекосило от ярости.

— Ты, притвора! Я видел — тебе понравилось. Ты наглядеться не могла. Ты хотела наброситься на меня прямо здесь и сейчас.

Но тем не менее засунул член обратно в штаны и застегнулся.

— Забавно. Клянусь, я думала лишь о том, что никогда не оказывается под рукой ножниц, когда они нужны.

Крысякис надулся, и ей на мгновение показалось, что сейчас он ее ударит. Но вместо этого он схватил руками ее ладонь и поцеловал пальцы.

— Туше, дорогая госпожа. Но один укол еще не дуэль, как одна схватка не решает исхода битвы. Мы снова встретимся на поле боя — мой бесценный враг.

И он с важным видом зашагал прочь, даже не удосужившись посмотреть, отправилась ли за ним Мартышка.

Едва Крысякис ушел, Джейн нырнула в ближайший туалет помыть руки.

Пол в уборной был выложен плиткой, а стены выкрашены жирной черной краской. Из-под краски отчетливо проступали старательно нацарапанные граффити. Несколько поколений корявых рун просматривались сквозь наслоения краски, своеобразные палимпсесты ярости и легкомысленного бесстыдства. Над раковинами нависали кривые зеркала, так что Джейн пришлось тщательно всматриваться в свое искаженное отражение, чтобы подправить макияж.

Грохнула дверь. То раздувающаяся, то опадающая Мартышка плыла к ней в зеркале.

Мартышка была на взводе: мордочка красная, кулаки сжаты, волосенки дыбом.

— Сука! Шлюха! Убери свои грязные когти от моего милого!

— Забирай. Мне от него ничего не нужно. — Джейн продолжала мыть руки. — Видит Богиня, вы друг друга стоите.

— Как смешно! Знаю я эти твои приколы. — Мартышка заплакала. — Я делала для него такое, чего ты никогда не сделала бы. За миллион лет не сделала бы. Я унижалась ради него.

Джейн закончила споласкивать руки. Она взялась за бумажное полотенце.

— Что ж, продолжай дальше.

— Не говори так. Не смей, черт тебя подери! Предупреждаю тебя.

Мартышка споткнулась и зашаталась. Она ухватилась за край раковины, чтобы удержать равновесие.

— С тобой все в порядке? — осторожно спросила Джейн.

— Мне вдруг показалось, что у меня…

Мартышка затрясла головой. Она явно утратила нить того, о чем говорила, и конвульсивно передернулась. Затем вытащила из кармана жакета завернутый в салфетку предмет.

— Посмотри. — Она развернула салфетку, внутри лежал стеклянный единорог. Она поставила его на полку над раковиной. — Крысякис купил мне это на нашем первом свидании. — Грустная маленькая безделка поймала световой луч, и он затрепетал в танце. — А тебе он что-нибудь когда-нибудь покупал?

— Ничего.

— Будь я проклята, ничего! — Мартышка торжествующе схватила единорога.

Он рассыпался у нее в руке.

Джейн испуганно отступила на шаг. Мартышка застыла, как под гипнозом, выставив перед собой руку. Кровь с пальцев стекала на пол.

— Это маленький шаг для человека, — сказала она, — и огромный для… [8] Здесь и далее трансовый бред персонажа представляет собой отрывки из прямого репортажа американского астронавта Нила Армстронга с поверхности Луны.

Она запнулась, икнула, и изо рта у нее пеной выплеснулись рыбьи глаза. Рвота залила блузку.

— Мартышка?

— Грунт мягкий, рассыпчатый, он тонким слоем налипает на мои подошвы и щиколотки, как угольная пыль. — Голос, шедший изо рта у Мартышки, не походил ни на что когда-либо слышанное Джейн, — хриплый и искаженный помехами, он словно вещал за много сотен тысяч миль отсюда. — Я вижу следы от моих ботинок, они в мелких песчинках…

Она еще глубже погрузилась в транс, зрачки у нее сжались, поглотили радужки и пропали, отчего глаза у Мартышки стали молочно-белыми. Она не сопротивлялась, когда Джейн, совладав с ужасом, подвела ее к раковине и подставила кровоточащую ладонь несчастной под холодную воду.

— Очень мягкая поверхность, — произнесла Мартышка.

В сумочке у Джейн нашелся чистый носовой платок, она перевязала Мартышке ладонь, надеясь, что в порезах не застряли осколки.

— Но иногда, щупая зондом наугад, я натыкаюсь на очень твердую поверхность.

— Твердую поверхность, — повторила Джейн.

Она смочила бумажное полотенце и обтерла Мартышке рот. Зашумела сливаемая вода, и из кабинки вышла русалка. Она смерила их подозрительным взглядом и ушла, не помыв рук. Перед Джейн встала проблема: оставлять Мартышку одну или забрать с собой.

Она направилась было к двери, затем вернулась к маленькой скрючившейся фигурке, снова шагнула к двери. Не уйти.

Наконец она вздохнула.

— Я забираю тебя домой, Мартышка.

Та сонно кивнула.

— Это будет самый исторический телефонный звонок в мире.

Велосипед Мартышки стоял там, где она его оставила, — у стены, а велосипед Джейн оставался на парковке неподалеку. Мартышка была не в том виде, чтобы ехать самостоятельно, но, к счастью, в седельных сумках нашелся ремонтный набор. Джейн достала разводной ключ и ловко соединила оба велосипеда поперечными планками, совместила передачи, заклинила педали и избавилась от второго руля. Вскоре у нее получился четырехколесный драндулет с сиденьем для пассажира сзади и седлом водителя спереди. Так, с еле живой Мартышкой, кое-как пристроенной за спиной, Джейн отправилась в путь.

После двух лифтовых пересадок они снова оказались в Хабундии, у двери своей комнаты. Мартышка трупом соскользнула с сиденья, споткнулась и едва не упала. Джейн открыла дверь и, ухватив соседку за ворот, подтащила ее к кровати. Толчок — и та уже лежала ничком на стеганом одеяле.

Джейн закинула Мартышкины ноги на кровать и перекатила соседку на спину. Лицо у горемыки было серое, но когда Джейн поднесла палец к ее ноздрям, то почувствовала теплую струйку дыхания. Он стащила с несчастной туфли и начала расстегивать пуговицы на одежде. Затем передумала. Хватит с нее и этого.

Десять минут она возилась с велосипедами — отсоединила и убрала на место. Покончив с этим, Джейн почувствовала себя слишком измотанной, чтобы заниматься учебой. Сидя на краю постели, она брезгливо уставилась на соседку.