Майкл Суэнвик - Хроники железных драконов [сборник, litres]

Ее наполнило какое-то мрачное веселье. Так или иначе, она выживет, добудет денег на завершение образования и завоюет себе место под этим солнцем. Слепые скальные поверхности Города убеждали ее в этом. В таком просторном и бесцветном жилом пространстве наверняка хватит ниш для существа столь малого и неприметного, как она.

— Потрясный вид, правда?

Она обернулась. Говорящий сидел на корточках на выступе каменных перил. У пришельца был низкий лоб, подбородок отсутствовал, глаза косые, губы вывернутые, нос приплюснутый, крылья перепончатые, живот толстый, рога козлиные, спина горбатая, задние ноги как у сфинкса… Но в целом он был очарователен. В узких глазах мерцал разбойничий огонек. Горгул.

— Да, — согласилась Джейн, — действительно.

— Ты так и будешь цепляться за эту штуку весь день?

Джейн посмотрела на свою руку, затем на горгула. Она порылась в рюкзаке в поисках чего-нибудь повесомее. Затем положила косяк на перила и прижала пудреницей.

— Хочешь тяжечку?

— Если не возражаешь.

Горгул подобрался ближе и протянул длинную обезьянью лапу. Пальцы-обрубки схватились за сигарету. Он медленно, бережно затянулся, хотел вернуть сигарету Джейн, но та покачала головой. Она кое-что знала об охотничьих повадках горгулий.

— Как твое имя? — спросил горгул.

— Джейн.

Он отвесил грубый, неуклюжий, довольно карикатурный поклон.

— Мерзильо ди Оргулос, к вашим услугам. Пришла сюда подумать о жизни, да?

— Нет, надеюсь здесь кое-кого встретить.

Джейн искала Сирин, а Нант сказала ей, что та любит болтаться здесь в это время дня.

— Я тоже.

Джейн неотрывно смотрела на Город, восхищаясь его сложностью, его размерами и безмолвием. Наконец, больше из вежливости, чем действительно интересуясь, она уточнила:

— Горгулью?

Мерзильо грубо захохотал.

— Ха! Мы, горгульи, для этого слишком территориальны. У меня пятнадцать верхних этажей на южной стороне. Северный верх принадлежит Главко ди Бранстоку. Вниз от тебя хозяин Соццо ди Тинтагиль. Местный парень. Если хоть один из этих слизняков ступит на мою территорию, я чуть-чуть поучу их падать. Нет, у меня здесь постоянная клиентура для разговоров. Я хороший слушатель. Это от замедленного обмена веществ. Меня не так легко утомить.

— О чем они с тобой говорят?

— Ты удивишься. Обо всяком дерьме, о каком и лучшим друзьям не рассказывают. Большинству из них просто хочется слегка пококетничать с опасностью. Другим присуща серьезная склонность к саморазрушению. Они говорят. Я слушаю. Они спрашивают моего совета. Я его даю. Время от времени мне удается уболтать кого-нибудь на прыжок. Тогда я ем. В девяти случаях из десяти именно к этому они и стремятся с самого начала. Я питаю изрядные надежды на тех, кто любит приходить сюда в это время.

Темное подозрение охватило Джейн.

— И ты не будешь знать ее имени, да?

— Не-а.

— Высокая, красивые ноги, длинные волосы?

— Не обижайся, девочка, но я с трудом отличаю вас друг от друга.

— Понимаю. — Джейн погрузилась в молчание.

Некоторое время они вместе молча любовались видом.

— Так как насчет Десятины? — внезапно поинтересовался Мерзильо. — Предвкушаешь?

Джейн посмотрела на него.

— Если это можно так назвать. Она неизбежно заберет у меня кого-то — и даже многих. Поэтому я не особенно рада ее приближению. Но опять-таки, она кончится, и все останется позади. Ко всему привыкаешь. Так что, может, и к лучшему, что она придет и уйдет. — Она помолчала. — Кстати, а тебе-то какое дело до Десятины? Я думала, вас она не касается?

— Это единственное время, когда мы наедаемся до отвала.

— О! — Она отвернулась.

— О-о! — передразнил Мерзильо. — Ой, мамочки! Как вульгарно. — Он сердито переступил лапами, с трудом расправляя крылья. Они были огромны. — Посмотри на меня. Сколько энергии, по-твоему, требуется, чтобы поднять в воздух такую махину?

— Ну…

— До хрена — вот сколько. Я расскажу тебе еще кое-что, чего ты не знаешь о нашем народе. Мы спариваемся только на лету. Уловила? А раз в десять лет, когда вы наполняете свои улицы падалью, нам приходится лезть вниз, чтобы набить себе брюхо. Это не сахар, доложу я тебе, но чья в том вина? Мы едим все, что можем. Затем мы снова лезем обратно по стенам вверх. Это адское восхождение. Оно занимает несколько часов. Мы были заняты весь день, так что уже закат. Пропитанные кровью небеса в это время ослепительно ярки, словно врата самой преисподней. Облака лиловые, как синяки. Мы лезем. Все погружается во мрак, загораются звезды. Когда мы добираемся до верха, уже царит ночь. Может, ты замечала, что у скального народа не много женщин. И когда у наших дам начинается течка, за их внимание идет нешуточная борьба. Восходит луна. Мы ждем. Наконец одна начинает песнь. — Он содрогнулся. — Нехбет! Ты не знаешь, как прекрасны их голоса. Так сладостны, что хочется броситься с крыши вниз.

Дверь в Тинтагиль тихо открылась и закрылась. Сирин вышла на Колокольню. При виде Джейн на лице ее отразился испуг. Но после секундного колебания она уселась рядом с ней на перила. Вместе они слушали горгула.

— …По одному кавалеры начинают ответную песню. Низкими, глубокими голосами. Может, мы поем не так красиво, зато проникновенно. Словно гром после песни жаворонка. Не знаю, как долго продолжается пение. Как-то перестаешь следить за временем. Но наконец она потягивается и оглядывается. Эдак дразняще. Расправляет крылья. Прыгает. Летит. Она взмывает высоко в небо и при этом продолжает петь. И в этот момент мы окончательно теряем голову. Мы перебираемся через край, и инстинкт берет верх. Двадцать, может, тридцать-сорок из нас образуют стаю и летят за ней. Мы все веселимся, смеемся и шутим. Она спарится только с одним из нас. Поэтому наверху борьба делается жестокой. Вот откуда у меня этот узел на ноге. Так я потерял эти два.

Он выпустил когти и снова убрал.

— Именно дама продолжает гонку. Ей нужно вырастить малышей, выкормить их и спихнуть с карниза, когда они вырастут настолько, что начнут убивать друг друга. Так что она, естественно, гораздо сильнее кавалеров. Только лучшие способны угнаться за ней. Стая редеет. И разумеется, всегда есть способы убедить соперников, что им, пожалуй, пора домой. Наконец остаешься только ты и она. Она по-прежнему впереди, но не пытается удрать. На самом деле она, наверное, даже немного сбавляет скорость. Может, оглядывается назад, эдак кокетливо, посмотреть, каков ты из себя. Она закидывает крыло, и лунный свет играет бледным отражением на ее боку. Ах-х, а она длинная и рыжевато-гибкая, словно львица. Когти у нее будто кинжалы из черного стекла. Груди как два белых черепа, и в глазах голод. Она поднимается по спирали вверх, а ты следуешь за ней. Город проваливается вниз. Воздух холоден и чист. Каждый мускул у тебя пылает огнем, но ты приближаешься. Ее крылья заслоняют небо. Она протягивает к тебе свои тонкие руки, она прекрасна и нежна, как сама смерть. Запах ее мускуса сводит с ума. Она хочет тебя — она не в состоянии скрыть это — так же сильно, как ты хочешь ее.