Игорь Ривер - Ученица Лесника

– Держи. Пусть сделает самокрутку и выкурит.

– Ему врачи запрещают курить.

– Запрещают. Однако он курит. Скажешь, нет?

Ирина кивнула. Отец был заядлым курильщиком.

– Ну тогда сам и скрутит из газеты. Тут хватит раз на пять. Этого будет достаточно. Смотри-ка! А ведь они тебя ждут.

Он показал в окно. Занавесок на нем не имелось и было видно: те двое, что свернули в ее сторону тогда на улице, по-прежнему торчали неподалеку от подъезда. Ирина не нашла ничего лучше, чем спросить:

– Кто они?

– Мелочь. Сявки подзаборные. Пойду, шугану их.

Положил трубку рядом с пепельницей, повернулся и вышел в прихожую. Ирина услышала, как открылась и закрылась дверь квартиры. Люди за окном вдруг шарахнулись прочь и побежали в сторону фонаря. Один упал, но второй даже не остановился, чтобы помочь. Она привстала, посмотрела в окно и увидела на снегу, в падающем из подъезда свете, черную тень огромной собаки. Вот значит кого они испугались… Потом дверь закрылась и тень исчезла.

Теперь ее слегка пробрало холодком. Выходит, эта псина уже была там, лежала где-то. Может быть на площадке между этажами, потому что иначе не увидеть ее было бы невозможно. Судя по размерам тени, пес был высотой в холке метра полтора, так что и слава Богу, что не увидела. Тем временем хозяин вернулся. Ирина поинтересовалась:

– Там собака. Она ваша?

– Он сам по себе. Свой собственный.

– Как же мне идти?

– Ногами. Не бойся, никто не тронет тебя. Иди спокойно. Но сначала послушай, что еще скажу.

Она остановилась и обернулась.

– Когда срок твоего отца выйдет, найдешь меня. Поняла?

– Здесь же?

– Да. Теперь иди.

– А деньги?

– Не нужно денег. Иди.

…

Отец Ирины, полковник воздушно-десантных войск, быстро пошел на поправку. Врачи разводили руками, а он только смеялся и говорил, что советского десантника так просто не взять. Он погиб через пять лет, когда вертолет, на котором он находился, был сбит в Афганистане. Полковник сильно обгорел, но умер не от ожогов, а от жажды, пытаясь выползти к Пянджу. Проходившая мимо группа афганцев нашла тело, забрала оружие, документы и похоронила то немногое, что от него оставили шакалы, на месте, в каменистой сухой земле. Документы, которые им были абсолютно не нужны, они продали шурави на ближайшей заставе. Сгоревший вертолет, застрявший в ущелье, так никто никогда и не нашел.

Ирина в который раз перечитывала письмо. Сложенный вчетверо листочек серой писчей бумаги, вынутый из простого конверта без марки, с армейским штемпелем. Сослуживец отца сообщал о том, что тот пропал без вести, а его документы найдены на неопознанном трупе. Писал, что надежда еще есть, что может быть полковник в плену и просил не отчаиваться. Утешать у него получалось плохо. Да чего уж там? Правду тот знахарь сказал: костлявую можно отсрочить ненадолго, но сколько не бегай, совсем от нее не убежишь. Не получится. К тому шло.

По правде сказать, отец отдалился от нее тогда, после выписки из больницы. Стал частенько выпивать, хотя на службе, в штабе округа, по-прежнему был на хорошем счету. Пьющий офицер? Так кто сейчас не пьет? “Веселие на руси есть пити”, а офицеру Советской Армии вроде даже положено. Потом у него начались командировки, а она чуть было не вышла замуж, но потом передумала… Отец ее делами особо не интересовался. В общем, чужой человек погиб и все тут.

Кстати, о знахаре! Он ведь просил зайти, когда срок выйдет. Срок вышел, чего откладывать? Делать все равно нечего. Диплом на руках, с институтом она попрощалась два дня назад. Ирина сложила листок, сунула его обратно в конверт и бросила в сумочку. Проверила, на месте ли ключи. Газ? Выключен. Свет? Нигде не горит. Кот? У матери, на даче. Окна закрыты. Можно идти.

…

Летним днем улица выглядела совсем не страшно. “Хрущевка” утопала в зелени, окна первого этажа скрывала раскидистая черемуха. С дорожки к подъезду она увидела, что форточка в кухне той квартиры на первом этаже приоткрыта. Значит и дома кто-то есть, скорее всего. Она подошла к двери в квартиру и та, как и в прошлый раз, открылась перед нею сама.

– Можно? – крикнула она внутрь.

– Входи.

На кухне ничего не изменилось за пять лет. Та же самая пепельница, зажигалка рядом, даже Брежнев по телевизору, хотя он выглядел дряхлой развалиной. Хозяин перехватил ее взгляд, кивнул и сказал:

– Старый совсем уже. И твой отец, значит, все…

– Пришло письмо.

Она открыла сумочку.

– Не надо. Что мне с того письма? Ну и выбрал же он место! Мне теперь долго в горы нельзя будет.

– Почему?

– Потому. Каждый в ответе за то, что сделал. Я твоего отца вылечил, а он в те края войну принес. Не первую и не последнюю, конечно и не он один, но все же войну. Горы это запомнят и лучше мне туда теперь не соваться.

– Вы просили зайти, когда…

– Просил? – он хмыкнул. – Я не просил. Я сказал, чтобы пришла. Есть разница.

– Что теперь? Деньги?

– Говорил ведь уже, что денег мне не надо. На что они? Этими бумажками только стены в сортирах обклеивать.

– Тогда что вам нужно?

– Только тебя.

– Меня? – Ирина удивленно посмотрела на него, сжав в руках сумочку. – Вы хотите?.. Ну знаете!.. Я пошла!

Она повернулась к двери. Сзади как молотком по голове упало короткое слово:

– Стой!

Руки и ноги вдруг стали чужими. Ее до костей пробрал ледяной холод, как будто порыв зимнего ветра ворвался в “хрущевку”. “Да что же это такое!?” – подумала она. – “Что со мной?” Голос за спиной снова лязгнул:

– Повернись!

Тело повиновалось само. Было очень страшно, но ничего поделать она не могла, даже закричать. Зеленые глаза встретили ее взгляд.

– Пять лет назад ты сама сказала: “Все, что хочу!” Я переспросил, так ли это. Ты свои слова подтвердила. Теперь хоть ты что говори – поздно. Ни сделанного, ни сказанного не вернуть. Не веришь мне? Вижу, что не веришь… Сними-ка с себя одежду!

Она повиновалась, хотя внутри все переворачивалось от ужаса и руки еле двигались. Одежды, впрочем, было не слишком много. Стянула через голову платье, расстегнула лифчик, сняла трусики. Все. Выпрямилась, снова встретив холодный взгляд зеленых глаз.

– Ну что, – спросил он. – Поняла теперь, что себя отдала? Вижу, что не поняла…

Он поднялся, подошел к ней вплотную, осмотрел всю. Было очень стыдно. “Сейчас положит руку мне на…” – подумала она, не в силах пошевелиться, но он ничего такого не сделал. Вместо этого он спокойно сказал:

– Оденься.

Она быстро оделась. Озноб понемногу отступал, затаиваясь внутри.

– Страшно?

– Да.

– Бояться надо было раньше. У тебя остались долги здесь, в городе?

– Нет.

– Никаких? Даже три рубля никому не должна?

– Нет, никому.

– Это хорошо.