Екатерина Оленева - Зеркала и лица: Северный ветер [СИ]

«Если бог на свете?» — мятежно думала Лили.

Если он есть, как возможно, чтобы гибли хорошие, ни в чем неповинные люди, а злые — торжествовали? Где справедливость?

Она, Лили, была хорошей, сопротивлялась злу, всей душой верила в добро, тогда почему Бог допустил чтобы такое случилось с её родителями — хорошими, честными людьми?

Если служение добру не защищает от зла, не даёт уверенности в незыблемости мира — к чему оставаться добрым и праведным, зачем за добро бороться?

Господи, за что ей такое — стоять над остывающими телами родителей и сатанея, понимать, что это её и только её вина?

Нужно было сказать Тому Реддлу: «Да».

Просто сказать «да» — и они были бы сейчас живы.

Лили подняла лицо к небу, стараясь хоть на секунду заставить терзающую душу боль угаснуть, но словно раскалённая лава текла по жилам. Боль не уходила. Пламя, бушующее в её душе, разгоралось всё сильнее.

А с неба неспешно, мягко кружась, летели пушистые снежинки. Равнодушные и к горю, и к радости, безмятежные и чистые. Невинные, белые. Такие белые и сверкающие в темноте ночи. Зачем они падают? Чтобы время смешало их с грязью, растопило, уничтожило?

Ноги подкосились и Лили осела на землю, не чувствуя, как под ней плавится снег, мгновенно превращаясь в липкую, пачкающуюся грязь.

— Лили?.. Посмотри на меня. Просто посмотри. Ты меня слышишь? Ты в порядке?

Джеймс?..

Зачем он здесь? Что ему от неё нужно? Ох уж этот вездесущий Джеймс Поттер.

— Ты в порядке? — повторял он, не давая потеряться в бесконечно кружащейся метели.

— В порядке?! — вскинулась Лили.

Ей сейчас было всё равно, на кого вскидываться.

— Как я могу быть в порядке? Он убил их! Просто взял и убил! Стряхнул, как муравьёв, без ненависти, равнодушно, походя. И теперь этого уже не исправить. Никакими дьявольскими заклинаниями, чертовыми зельями, нашей магией ничего уже не исправить! Мои родители мертвы. Знаешь, что это значит? Это значит, что я никогда больше не услышу их голоса, не увижу их лиц. Их нет. Их нигде нет, чтобы там не лгали о рае и аде, на самом деле после смерти ничего нет. Их нигде нет! А всё почему?.. Потому, что какому-то ублюдку-чернокнижнику показалось, что я, видишь ли, недостаточна с ним почтительна! Если бы у меня не оказалось этого проклятого магического дара, за который меня в вашем Хогвартсе презирают такие, как твой драгоценный Сириус, папа и мама прожили ещё много-много лет и, возможно, умерли бы от старости в своей кровати. Пошли бы на пенсию, путешествовали, нянчили внуков. Но этого не будет. Этого у них не будет! Ничего у них уже не будет только потому что их дочь — долбанная волшебница! А ты спрашиваешь — в порядке ли я? Ни хрена я не в порядке! И никогда уже не буду в порядке, будь оно всё проклято!

До Лили дошло, что Джеймс стоит на коленях, в грязи, вместе с ней. Рядом. И терпеливо сносит то, как она истерично лупит его кулаками куда не попадя, размазывая грязь по его всегда тщательно отглаженной щегольской мантии, в которой если небрежность и допускалась, то только тщательно продуманная.

Лили подняла взгляд и прочла в карих глазах Поттера отголоски собственной боли.

— Как я буду жить без них, Джеймс?

Закрыв рот ладошкой, Лили беспомощно подалась вперёд, пряча лицо у него на груди.

Она отчаянно пытаясь сохранить остатки быстро улетучивающегося тепла, но северный ветер задувал слишком сильно.

Джеймс согревал её руками, губами, всей душой. Гладил успокаивающе по волосам и ладонь его была такой тёплой.

— Ты не одна, Лили. Ты не одна. Я с тобой, — шептал он ей в волосы. — Посмотри на меня.

Лили послушно подняла глаза.

— Я уничтожу его. Уничтожу Темного Лорда. Даю тебе слово. Мы отомстим ему вместе — ты и я.

Желтая полицейская лента перегораживала гостиную в доме Эвансов, отделяя пространство, где можно было находиться живым от пространства, где упокоились мертвые.

Они висели, желтые ленты, как дохлые змеи. Если бы ленту использовали на улице, она бы трепетала и хлопала, а тут — неподвижная, ядовито-жёлтая, подчеркивающая, что закону всё равно, какое у тебя горе. Закон безлик и бессердечен.

Полицейские называют найденные тела трупами.

В доме было три труппа — как кощунственно это звучит по отношению к родным и близким.

Лили сидела на диване в гостиной и ждала, пока маггловские полицейские что-то там обмеряют своей маггловской рулеткой.

Надев пластиковые перчатки, стражи порядка ползали по дому Эвансов, разнюхивая, выясняя, выискивая. Не знай Лили наверняка, кто убийца, надейся она его найти, может быть, ей бы не казалось всё таким бессмысленным?

Лили была рада ночи. Темнота скрывает то, что с такой беспощадностью подчеркивает солнечный свет.

В полумраке желтую ленту было видно не так ярко.

Маги использовали свой привычный морок, и магглы не видели их. Аластор Грюм, правда, остался в зоне их досягаемости, представившись дальним родственником Эвансов. Немного магии и ни у кого из полицейских не вызвало подозрений появление этого человека, взявшегося буквально из ниоткуда. Легонькое такое заклятье подавление воли. К магам такое применять нельзя, а к магглам — можно. Даже нужно. Ситуация обязывает. Статус секретности. Как же иначе — магическое убийство в не магическом мире?

Лили ничего не ждала от полицейских, расхаживающих по её дому, однако она ошиблась. Кое-что им удалось найти.

Один из полицейских, тот, кто, по-видимому, вёл расследование, решительным, отрывистым, широким шагом приблизился и присел перед Лили на корточки.

— Мисс Эванс? Я Дольф Марч, — представился он.

Лили кивнула:

— Очень приятно.

— Я хотел уточнить, — сказал Дольф Марч, — вы с вашими родителями, вашей сестрой и её другом вернулись из кинотеатра?

Лили кивнула.

— Вы с сестрой задержались на несколько секунд на улице, остальные прошли в дом, а когда вошли вы, ваши родители и друг были уже мертвы?

Лили снова заученно кивнула.

— По вашему мнению, что тут могло произойти?

Лили пожала плечами.

Пока она хранит молчание, она, вроде как, и не врёт?

— Вы не слышали звуков борьбы?

Лили отрицательно помотала головой.

— Ясно. Мои люди нашли вот это.

Массивная рука поднялась, крупные короткие узловатые пальцы разжались и в ладони полицейского Дольфа Марча сверкнул перстень.

— Не знаете, кому это может принадлежать?

Лили знала.

Слишком хорошо знала этот широкий серебряный ободок, охватывающий безымянный палец, гладкий, без единой грани или насечки, без единого украшающего вензеля. Отполированный до зеркального блеска, но лишенный его, с таким же гладким, черным матовым камнем.

— Зачем тебе этот перстень, Сев? — спрашивала она со смехом. — Настоящие мужчины не носят украшений.