Екатерина Боровикова - Вырай [СИ]

— Что, прости? Я не расслышала.

— Ничего.

— Анечка, Лёша хороший мальчик. Он любит, это видно — ведь он не повёз тебя на дачу, он на тебе женился! Конечно, можешь думать, что ты, как и я, хорошая овечка, удобная в использовании. — Добрынина повысила голос. — А даже если и так, разве Гриша не прав? Посмотри на современное общество потребителей! Кто силён, тот на коне, кто слаб — сдыхает под забором. И если сильный обратил на тебя своё внимание, готов кормить и оберегать в обмен на небольшие жертвы — не это ли и есть любовь? — Дальше она говорила еле слышно. — Мы с Гришей стареем, Лёша скоро останется совсем один. Я мечтала, что у него будет тыл, женщина, которая всегда рядом. Как у Гришеньки.

— Господи, что за бред ты несёшь! — Взорвалась Аня. — Ни одна нормальная женщина не станет жить с маньяком, да ещё и помогать ему!

Елизавета Фёдоровна съёжилась.

— Понимаешь, что ты даже страшнее своих мужиков? Они — просто больные люди, их нужно закрыть в психушке, накачать лекарствами и не выпускать до самой смерти!

Аня подскочила к креслу, схватилась за подлокотники и заглянула свекрови в глаза.

— Но ты — ты же выглядишь адекватной. Людьми руководишь, уважаемая и обожаемая всеми вокруг. Как, как на такое можно пойти! Как можно спокойно спать столько лет, зная о подобных ужасах! — Аня выпрямилась, замахнулась, но сдержалась, не ударила. Развернулась, подскочила к шкафу и механически стала перебирать лежащие там вещи.

— Анечка, деточка. Жизнь многогранна. И настоящий мужчина просто обязан быть жёстким, даже жестоким. Только благодаря этому человечество построило цивилизацию.

— Хватит, больше не могу это слушать. Как хочешь, Елизавета Фёдоровна, а я в милицию. Это, конечно, другая страна, но у нас какие-то там таможенные союзы, договорённости и прочая политическая дружба. Думаю, разберутся.

— Не смей! Аня, я запрещаю!

— Иди в…

Куда конкретно идти, девушка не успела сказать. Открылась дверь, в комнату вошли разрумяненные от мороза рыбаки.

В хате было не протолкнуться. Во дворе тоже. Выли в голос женщины, тихо плакали и жались друг к другу молодые девочки. Парни от двенадцати до двадцати переговаривались шёпотом. Тема была одна — замёрзший насмерть Олег и госпитализация Вадима, который потерял пальцы на ногах. Врачи пытались спасти хотя бы ступни, но получится у них это или нет, было неизвестно. По дому бледными тенями шарахались родители Олега, две младших сестры и бабушка.

Чем больше собиралось скорбящих, тем отвлечённей были разговоры. Вот компания пенсионерок в углу перескочила с усопшего на подорожавшие продукты. Кто-то из подростков рассказал анекдот, его соседи загоготали, но, вспомнив, где находятся, резко оборвали смех.

Для Марины это были вторые похороны в жизни. Как и в первый раз, её поразил контраст между мёртвым и живыми. Все — и старухи, обсуждавшие цены, и подростки, травившие анекдоты, знали Олега. Они искренне сочувствовали его родственникам, жалели так рано ушедшего парня, но, несмотря на угнетающую обстановку, из них нет-нет, да прорывалась Жизнь.

Сычкова знала, что будет после кладбища. Люди выпьют, расслабятся, забудут о поводе, собравшем их вместе под одной крышей. Кто-нибудь один затянет песню, остальные подхватят. Большинство к тому времени из деликатности уйдёт, понимая, что родным хочется остаться наедине со своим горем. Но некоторые будут сидеть до победного конца, напиваясь и наедаясь на дармовщину.

Марина решила, что не вернётся сюда после погребения. Хотя родители в один голос твердили, что это неприлично, что обязательно нужно хотя бы трижды пригубить «за упокой». Иначе покойник обидится и будет сниться.

Девушка после ноябрьской охоты на упыря готова была поверить во всё, что угодно. Правда, Олега она знала не очень хорошо — парень на два года старше, жил в соседней деревне, и компании у них были разные. И как-то сомневалась Сычкова, что малознакомый человек разозлится на неё за отказ выпить. Да ещё начнёт из-за этого наведываться во сны.

Приехал священник. Всех попросили выйти из комнаты, в которой стоял гроб. В сенцах стало совсем тесно, и Марина решила выйти на воздух.

— Привет, Мань.

— Привет. Мама тоже здесь?

Слава махнул рукой:

— В Красноселье у кого-то корова всё никак не отелится, мамка помогать поехала.

— Ясно.

— Ага.

Ребята замолчали. Обсуждать похороны не хотелось — в семнадцать-восемнадцать лет очень сложно воспринимать сверстника в гробу. А на другие темы разговаривать не поворачивался язык — неудобно было перед покойным.

Подошли к незнакомым парням и девушкам, которые оказались друзьями Олега и Вадима по техникуму. Студенты вовсю обсуждали произошедшее.

— Говорят, Вадима психиатр будет проверять.

— Зачем?

— Да он всё твердит, что Олега то ли привидения, то ли призраки убили. Заманухи какие-то.

— Да ты что?! Наверное, совсем голову отморозил, бедняга.

— Лучше с отмороженной головой, чем в гробу, как Олег.

— Это да.

Марина вмешалась в разговор:

— Извините, а можно подробней о призраках?

Компания обратила внимание на школьников.

— А мы не знаем подробностей. Вадик вон, Ксюхе звонил из больницы. — Говоривший кивнул на худенькую заплаканную девушку. — Он ей коротко рассказал, что случилось, только, говорит, сам не понимает, как такое может быть. Может, и привиделось.

— Ясно. Спасибо, извините. — Марина потянула Славку за рукав.

— Слышал? — Зашептала девушка. — Странная какая-то история.

— Маня, спокойно. Скорее всего, пацаны пьяные были, вот и заблудились в чистом поле.

— А сам ты мне про Лупатого и Деда Мороза что рассказывал? Ерунда какая-то творится, неужели не видишь?

Коваль засунул руки в карманы, помолчал, потом принял решение:

— Давай после похорон. Здесь нечего болтать, а то и нас к психиатру отправят.

Сычкова кивнула, подошла к слабо знакомой женщине и спросила:

— Долго отпевать будут, не знаете?

— Минут пятнадцать. Может, полчаса. Всё равно машину из сельсовета не прислали ещё. Погуляйте.

Лёшенька по лицу ударил с такой силой, что голова запрокинулась.

— Сынок, не надо! Вдруг поранишь? Не хватало ещё следователям объяснять, откуда в номере кровь. — Свекровь прекратила запихивать вещи в чемодан и осуждающе посмотрела на сына.

— Но ведь эта сучка едва нас не сдала! И тебя, если не забыла, к креслу привязала!

— А что было делать бедной девочке? Я б на её месте тоже разволновалась.

— Для начала не надо было совать нос в наши вещи. — Свёкор размахнулся и заехал невестке кулаком по уху.

Аню никогда в жизни не били. То, что происходило сейчас, пугало её до обморочного состояния. Боль от оплеух казалась невыносимой, хотя Анюта прекрасно понимала, что эти двое проделывают с девушками вещи намного страшнее.