White Pawn - Крамаджен [СИ]

«Бедная девочка».

Млес виделся с дочерью спустя неделю после похорон Кимм. Это был единственный случай, когда он выбрался за пределы своего поместья в другой город после трагедии. Млес ничего не сказал Пэйлем о том, что ее мамы больше нет на этом свете. Пусть она совсем мала и совсем одна в том огромном городе, но она под присмотром высококлассных магов и учителей…

— Господин?

Млес не ответил, оставаясь на своем месте. Тэром, молодой слуга, видимо, слышал, как вернулся хозяин. В уме Млеса шевельнулась злая раздражительность на слугу — еще одна неприятная черта, которая вдруг проснулась в нем после смерти Кимм.

«Проваливай, Тэром, я не желаю сейчас никого видеть».

Он открыл глаза и посмотрел наверх. Лестница была пуста, чуда не произошло.

— Господин.

Слуга был уже здесь, но Млес не повернул к нему головы. Он по-прежнему смотрел туда, где раньше так часто видел Кимм. Раздражение исчезло так же быстро, как и возникло.

— Тэром, вот что… — он сглотнул, и слепо взглянул на слугу. — После обеда позови ко мне Риме.

— Да, господин.

— И еще, — Млес выпрямился, отпрянув от двери. — Как там Тус?

— В полном порядке, господин. Накормлен и здоров.

— Хорошо. Это все.

Млес медленно поднялся на второй этаж, направляясь к своей комнате. Большой вместительный шкаф был закрыт уже давно, и именно теперь пришло время вновь открыть дверцы. Млес сделал это, стоя рядом со своей кроватью, напротив широкого окна, через которое ярко светило солнце-Кана. Здесь, до обеда он провел время, не спеша разбирая свои походные вещи и оружие. Походный плащ, черные походные куртка и штаны, сапоги из мягкой кожи с блестящими шпорами. Млес долго и задумчиво вертел в руках свой красный берет с символом принадлежности к вольнонаемникам из гильдии Красного Тысячесвета. Все это пролежало в шкафу всего лишь несколько месяцев, но Млес уже сейчас испытывал по отношению к этим вещам странное чувство.

«Они словно бы не мои».

Но это впечатление было обманчивым, и он понимал это. Чувство отторжения пройдет, когда Млес вновь сядет в седло, в полном снаряжении, когда он уберет в кожаную сумку тубус с поручением от князя, и когда флан под ним затрусит вперед по дороге, уводящей все дальше и дальше от Рихарна. Млес думал об этом, задумчиво глядя на знамя отца, которое он бережно хранил в шкафу. Он прекрасно знал, что изображено на стяге, но развернул его, глядя на герб Арказисов — зеленую ель на темно-синем фоне под тремя звездами.

«Ночной лес укроет меня», мысленно повторил Млес девиз своей фамилии. Когда-то очень давно Арказисы держали обширные лесные угодья южнее Рихарна. Тогда, более пятисот лет назад, они были богаты. Но время прошло и слишком многое было безвозвратно упущено. Млес не жалел об этом. Он не видел иной жизни, и рассказы отца о далеком прошлом казались ему легендами, не относящимися к нему лично.

В шкафу, помимо одежды, хранилось и нечто другое. Млес не хотел притрагиваться к этому, но раз увидев этот предмет, он уже не мог отвернуться просто так, и для этой внутренней борьбы у него сейчас не было сил.

«Просто закрой дверцы этого проклятого шкафа и забудь об этом».

Но он так и не смог отступить. Млес тяжело вздохнул, опускаясь на колени и доставая небольшую черную шкатулку, щедро украшенную драгоценными камнями. Открыв ее, он долго смотрел на вещи Кимм, так и не решаясь прикоснуться к ним.

«То, к чему она прикасалась».

В шкатулке лежали бережно сложенные самим Млесом несколько белоснежных платков, несколько колец и коллекция старинных имперских монет. Видит Затворник, он никогда не посмеет выбросить все это. Мысль о том, что эти вещи могут исчезнуть, вызывала в нем благоговейный ужас.

Он долго и неподвижно сидел на кровати, ссутулившись над раскрытой шкатулкой в ярких лучах солнца. Наконец, его пальцы осторожно, словно бы боясь как-то повредить их, приподняли ткань, доставая из-под нее маленький тусклый портрет Кимм. Как и прежде, наткнувшись на ее взгляд, Млес оцепенел.

«Мне предстоит дорога», думал он, пока его пальцы гладили рамку портрета. Млес был полностью прикован к неподвижному взгляду зеленых глаз Кимм.

«Это будет очень тяжелое путешествие».

Ман-Рур поднял свой кубок, и низший, склонившись, опустил вниз узкое горлышко черного кувшина. Наблюдая, как темно-синяя, почти что черная жидкость наполняет его чашу, молодой жрец вдыхал терпкий запах, свойственный крови иругами. Низший, наполнив его кубок, выпрямился, неуверенно вытягивая шею вперед и принюхиваясь. Его глаза были закрыты белой повязкой с надписью на древнем слоге «Пища», и в распоряжении этого иругами оставались только нюх и слух. Наконец, низший определился и шагнул в сторону следующего гостя, присутствующего на этой встрече. Ман-Рур отвернулся в сторону, не спеша приступать к своему угощению. Подземный зал храмового комплекса был залит мутно-оранжевым светом, падающего косыми полосами из низких круглых окон под самым потолком. В воздухе кружилась вездесущая пыль, тускло блестящая на свету мертвым блеском. Большое помещение, где сегодня собрались иругами, было почти пустым. За исключением большого желтого ковра в центре зала, на котором расположились гости, здесь больше ничего не было.

Кроме Ман-Рура в этом зале храмового комплекса собралась еще дюжина иругами. Среди них были и такие же молодые, как и Ман-Рур, так и более старые представители этой древней расы. Все ждали, когда низший закончит свою работу, не подгоняя и не мешая ему. Было слышно лишь как слепой иругами мягко ступает копытами по ковру, и как кое-кто из гостей переговаривался, но большая часть собравшихся молчала.

День подходил к концу. Свирепый раскаленный глаз Кэрэ-Орены вновь выжег Красную пустыню, начиная клониться к закату. Жара становилась все сильней и сильней день ото дня, и сегодня казалась нестерпимой, но после каждой зимы это ощущение было преувеличенным.

Ман-Рур знал это. По меркам иругами он был еще очень молод, но уже схватывал налету. Рожденному от Высшей Жрицы, ему была уготована роль приверженца, и Ман-Рур понимал, что уже сейчас он на правильном пути. Немыслимо долгий расцвет всех его сил наступил только пять лет назад. Его рог, растущий из середины лба, еще не слишком длинный и все еще недостаточно тверд и черен, но чресла полны сил, и ум и память пока что ни разу не подвели его. Ман-Рур, время от времени подводя краткий итог определенному периоду своей жизни, про себя отмечал, что он ни разу не проявил непочтения к Высшим Жрицам, не оскорбил своим поведением других Жрецов и Старших Воинов, ни чем не вызвал на себя гнев великой Кэрэ-Орены. Он пока малого добился, но двадцать лет — это только самое начало долгой жизни, полной жизненных и душевных сил.