Богатова Властелина - Хранящая огонь [СИ]

— О чём ты думаешь? — спросил Вихсар, откидываясь на подушки.

Мирина сжала плотно губы, не решаясь говорить о том, что так тревожит её. О Нечае лучше вообще ничего не говорить, в сердце держа надежду, что брату удалось уйти.

— Ты знаешь, о чём, — ответила, усердно выжимая рушник. Потом стянула старые, огрубевшие от крови повязки.

Вихсар не заговаривал с ней о нападении и, кажется, не злился на неё за то, что родич её так поступил, а мог бы выместить весь свой гнев. Только его и доли не было во взгляде вождя, а ведь из-за неё под стрелы попал, едва жизни не лишившись. Это обескураживала, пугало Мирину нещадно.

Рана размером с ягоду тёрна потемнела по краям и покрылась вокруг иссиня-багровым цветом. Кровь уже не текла, и остатки её подсохшие княжна принялась вытирать осторожно, вновь выговаривая нужные слова. Так бы всю седмицу нужно, хорошо ещё, луна убывающая, и опасность не грозила, но всё же. Всё же Мирина решила набрать мха да приложить к ране. Чем Угдэй её смазывал, княжна не ведала, а потому надёжней самой всё сделать, хотя и не должна вовсе.

— Нужно посмотреть спину, — сказала, коротко глянув.

Вихсар не стал спорить, повернулся набок, немного грузно, всё же рана мешала двигаться. Он, верно, в помощи её не нуждался, может, и смеялся над ней, только зачем? Мог бы прогнать давно. На спине мощной прямо под лопаткой рана выглядела хуже и безобразней, чем на груди, невольно Мирина укорила себя — не нужно было оставаться, стоило в шатёр свой уйти. Помимо следа от древка были ещё ссадины, синяки да ещё одна пробоина. Княжну аж передёрнуло от этих увечий. Спина выглядела так, словно только и служила для того, чтобы мишенью быть. Как он ещё в сознании да под длань Мораны не попал? Его боги, верно, покровительствуют ему, знать заслужил, коль сама смерть обошла стороной.

Ополоснув тряпицу, Мирина стёрла разводы багровые, к коже приставшие, вкладывая в каждое движение особую силу, заключая её в наговор, что плёлся из слов, как тот самый поясок в руках Евгастьи. Получалось это так легко, наверное, потому что знание это хранило в ней частичку отца, которую Мирина несла через время и расстояние. Мысли о чернавке потянули за собой другие. Наверное, давно вернулся в Явлич десятник Векула, рассказал всё княжичу Арьяну Вяжеславовичу. Взяв другой лоскут, Мирина торопливо, убегая от нежданной мысли, свернула его в несколько раз, приложила к повреждённому месту, а другим, более длинным, опоясала валгана. Управившись, на плечо Вихсара взглянула — тоже бы нужно подлечить, но порез не так страшен, рана сквозная. Мирина стёрла только кровь, что проступила от напряжения излишнего.

— Ты заботлива, — произнёс хан, смотря на княжну как-то странно.

Сам он в прибавляющемся свете выглядел, как оказалось, хуже, чем заметно было в сумраке. Брови нахмуренные, и между ними тонкие складки пролегли, а под глазами — тёмные круги, оттенявшие и без того блестяще-чёрные глаза, как камни агата, хищные, с прикованным к ней волчьим взглядом. Так и огладила плечи дрожь — не знала, чего и ждать теперь. Вихсар верно сказал, что никогда она раньше не проявляла ни крупицы беспокойства. Признаться себе в том, что испытывала, Мирина никогда бы не смогла: гнев, злость, досаду — да, желание заботиться — нет, и в мыслях не было, и сейчас не знает, зачем делает всё это, сердце не слушает голос ума. А может, просто усталость виновата.

— Иди, Сугар, — вывел из мыслей Вихсар. — Тебе нужно позаботиться и о себе, — добавил, словно прочитав её мысли. — И поешь, как следует, ты слишком бледная. Прикажу принести тебе побольше снеди и сока ягодного, чтобы всё съела и выпила, — сказал он, и хоть голос с каждым словом твердел, по лицу мука скользнула.

Опешив от услышанного, Мирина поднялась, отставляя ушат.

— Оставь, у меня есть люди, которые этим займутся. Иди, я позову тебя, когда придёт время.

Не дожидаясь, пока её дважды попросят, княжна пошла к выходу, не веря, что так быстро и легко Вихсар её отпустит, да зубами скрипнула от собственного малодушия. Верно говорила Световида, мало в ней добра, всё о себе думает. Взялась за полог, замерла, сдерживая рвущиеся с языка пожелания скорого выздоровления. Нахмурилась, одёргивая себя, дёрнула полог, шагнув быстро в зябкую прохладу, отрезая себя от взгляда Вихсара тяжёлым пологом из воловьей шкуры. Холод тут же сжал её плечи, скользнул по земле, ныряя под подол до самых колен.

Лагерь был окутан густым туманом, в нём горели у шатров другие костры, сновали воины, занимаясь своими и порученными батыром делами, и сразу видно стало, что мужчин теперь значительно меньше. Мирина, не теряя времени да стараясь на глаза никому не попадаться, пошла быстрым шагом путём окольным. Хоть никто за ней не следил совсем, припустилась в бег по холодной росистой траве, от которой ноги и подол мокрыми стали. Сердце грохотало буйно, взволновалось, и что было тому причиной — не знала, или не хотела знать. Шум в голове и путаница, неразбериха такой тяжёлой её сделали и лёгкой одновременно. Княжна пронеслась мимо сосен рыжебоких, мокрых от влаги, заботливо укутанных в молочный туман, сбежала на песок.

«Откуда он тут?» — только теперь озадачилась.

Видно, речка тут когда-то текла да и высохла, вон и белые осколки ракушек речных кругом.

Мирина остановилась у шатра своего. В ушах хоть и кровь грохотала, но было здесь так тихо и глухо, будто под воду нырнула. Если Вихсар отдыхать отправил, значит, в путь они тронутся не сегодня, но и долго не останутся тут, едва ли не под стенами Ровицы. И в том, что Вихсар оправится скоро да через два дня в седло сядет, она и не усомнилась.

Усталость в прохладе утренней да в росе густой вышла вся, и дышать стало легче, свободнее. Расправляя плечи и спину выравнивая, Мирина всё жадно наполняла грудь воздухом свежим еловым. Голова закружилась, и даже скорый отъезд теперь не омрачал, не тяготил. Правильно то или нет, Мирина опять не могла понять.

Отдышавшись, оторвав взор от ельника густо-зелёного, шагнула к порогу шатра, решив и в самом деле отдохнуть полно.

Едва Мирина вышла за порог, Вихсар откинулся на подушки, закрыв глаза, вдыхая сладкий и тёплый запах её, что наполнял всего его до краёв, туманя голову, отяжеляя тело. Безмолвие разлилось по шатру густым киселём, и прикосновения княжны осторожные, нежные исцелили быстрее всех трав, погасили боль. Взгляд свинцово-сизых глаз мягкий, туманный поднимал и закручивал в душе смерчем разные чувства: и ревность, и восхищение, толкая его в пропасть. Пташка смогла завладеть им, сама того не зная, не зная, какая сила оказалась в её власти. Голос хрустально-чистый ещё раздаётся в голове с его именем, вышептанным из мягких губ. С дикой жадностью хотелось вобрать их, почувствовать вкус, влагу, глотнуть её дыхание, сплести со своим, огладить горящие щёки, покрывшиеся румянцем. Голос льётся в самое сердце живительный водой.