Руслан Агишев - Взять своё [СИ]

Роланд взял протянутые ему шлем и одел его, погружая себя в угрожающую тишину. Сейчас он молил лишь о том, чтобы враг не о чем не догадался.

От рук дюжих стражников тяжелый деревянный засов почти вылетел из пазов. В приоткрытую створку ворот высунулась фигура и замахала еле горящим светильников.

— Сир, есть ответ, — обрадованно прошептал человек у ворот. — Кажется, они зашевелились… Да, да, идут, ублюдки.

Подчиняясь знаку короля, стража мигом погасила у ворот все огни, погружая этот кусок города в мрак и пряча во тьме приготовившуюся к броску конную лаву.

У обоих створок ворот уже стояли наготове стражники, готовый резко их распахнуть.

— … К старому валу (столичный вал времен деда Роланда), кажись, подошли, — вновь зашептал стражник, продолжавший следить за приближавшимся отрядом легионеров. — Точно. Вот, паскудины, совсем не бояться… Прошли вал. Почти всю дорогу заняли… Ба! Да они без копий, — он вновь обернулся. — Сир, сир, они на легке идут. В руках щиты и мечи… Понятно, с их копьями в городе-то не развернешься. Застрянешь.

Кони катафрактов переступали копытами и еле слышно всхрапывали. Напряжение всадников передавалось и четвероногим.

— … Сир, они в сотне шагов, — наблюдатель, игравший роль изменника. — еще больше приглушил голос. — Как на праздник идут.

«Все! — бухнуло в голове Роланда. — Сейчас или будет уже поздно… До них сотня шагов. До их укреплений еще столько же… Кони успеют взять разбег и тогда… тогда уже Боги нас рассудят Сульдэ, — в лицевом разрезе шлема мелькнуло лицо сына; он повернул голову к воротам и резко махнул рукой — А теперь, вперед!».

Густо смазанные животным жиром здоровенные петли ворот не издали ни звука, когда дюжая стража яростно дернула, оббитые железом, створки в противоположные стороны… И первый десяток катафрактов, махин под пять сотен килограмм весом, начал свой разбег. С каждым новым рывком вперед их копья опускались все ниже, а длинные щиты прижимались плотнее к телу. Летящие над землей всадники превращались в быстрых, гибких смертоносных зверей.

— Вперед, волчье племя, — кровь набатом ударила в голову и король зарычал. — О-о-ольстер! О-о-ольстер!

Подхватив древний клич бросился в атаку второй десяток.

— О-о-ольстер! О-о-ольстер! — стремительно, словно стрелы, пронеслись они мимо ворот крепости. — О-о-ольстер! О-о-ольстер!

— О-о-ольстер! — продолжал, словно безумный орать Роланд, вонзая шпоры в своего жеребца; пришел черед его десятка. — О-о-о-ольстер! — где-то рядом слышался детский крик. — О-о-ольстер! — отовсюду ревели мужские глотки; так долго сдерживаемая ярость, наконец-то, вырвалась наружу. — О-о-ольстер!

Рывок! Ворота остались за спиной! Рывок! Впереди темная пелена и уходящая вперед едва заметная каменистая дорога! Рывок! Сильный удар! Дикое ржание коня! И пытавшийся отпрыгнуть с пути разъяренного коня бессмертный летит в сторону!

— О-о-ольстер! О-о-о-ольстер! — Роланд пригнулся к холке жеребца и крепче сжал копье; из темноты выступали расстроенные ряды штурмового отряда легионеров, неуклюже пытавшихся прикрыться щитами от летящих на них копий. — О-о-ольстер!

Снова удар! Наконечник копья ударил по щиту, откидывая легионера назад! А копыта коня уже довершил начатое.

— О-о-ольстер! — от города накатывалась волна криков; из ворот вырывались все новые и новые всадники. — О-о-о-ольстер! — десяток за десятком, сотня за сотней; неполные четыре сотни катафрактов, что Роланду удалось тайно оставить в городе и спрятать в Вороньем Гнезде (своем замке), неслись за своим королем. — О-о-ольстер!

Кровь все сильнее и сильнее била в висках. Прыжок коня! Остатки раздавленной телеги остались позади! Еще удар шпорами и снова рывок вперед! Резкий взмах щитом и очередной легионер полетел под копыта следовавшего за королем гвардейца!

«Укрепления прошли! Штурмовые сотни почти рассеяны. Нас точно не ждали! — мысли — штампы, мысли — лозунги проносились в его голове. — Не останавливаться! Дальше вперед! Еще быстрее! Пока не опомнились!».

Сейчас не было времени на рассуждения и сомнения! Сейчас все решали именно эти мгновения! Оставалось лишь положиться на волю Богов и… иезуитский разработанный план этой атаки.

… В последние спокойные ночи, ставшие для него и его дяди, Крегвула, бессонными, все это уже обговаривалось. Тогда, казалось, они предусмотрели все, что только могли… И стремительную атаку на крадущихся к крепости легионеров; и расхолаживающее действие вина, традиционно даваемое бессмертным перед штурмом; и дальнейший бросок на шаморский лагерь, чтобы быстрым ударом тяжелой конницу нанести врагу как можно больший урон; и встречный удар прятавшихся где-то под Ольстером остальных катафрактов. Тогда, казалось, они предусмотрели и расписали все, что дарило им один единственный шанс если не нанести поражение Сульдэ, то хотя бы сильно его ослабить…

— О-о-ольстер! О-о-ольстер! — разогнавшаяся лавина тяжелой кавалерии, теряя ломавших ноги коней и всадников, но все еще смертоносная, добралась до шаморского лагеря. — О-о-ольстер! О-о-ольстер! — хриплыми голосами орали катафракты. — О-о-ольстер!

Первые всадники своими закованными в металл тушами снесли деревянные ворота, сбитые из крестьянских телег, и тут же свалились в мерзлую грязь, истыканные тяжелыми стрелами крепостных самострелов. Точно также, десятками массивных зазубренных болтов, были встречены и следующие катафркаты, прорвавшиеся через ворота.

С хрипами и стоном, с лязгом железа и хрустом ломающихся костей, свалились и они. Свалились почти все. Двое из всех десяти все же смогли, истекая кровью, прорваться к стрелометам и переколоть их обслугу.

Всего этого Роланд, десяток которого немного оторвался от первых, не знал. Сейчас, в прорез шлема, он видел лишь пустой проем в укреплениях основного лагеря.

— Пришпорить коней! — он ткнул копьем в сторону снесенных ворот. — За мной! Пусть они сдохнут!

Раннее утро. Впервые за много-много дней на небе появилось слепящее глаза солнце, а уже давно набившие оскомину серые, свинцовые тучи, наконец-то, растворились в глубокой синеве.

— Слава Богам…, — невысокая фигурка чуть оторвалась от громадного темного валуна, к которому мгновение назад плотно прижималась, и снова замерла, с робкой улыбкой подставляя лицо теплым лучам солнца. — Эта проклятая метель прекратилась, — но едва у гномы вырвались эти слова, как он тут же замолчала и начала испуганно оглядываться по сторонам; ей же с самого детства вдалбливали в голову, что все окружающее нас, а значит и непогода, это воля Подгорных богов, гневить которым ни в коем случае нельзя. — Простите меня, — она тут же прочертила в воздухе замысловатую руну, которая, как верили в клане, может умилостивить Богов. — И пошлите мне добычу… Прошу вас, пошлите.