Екатерина Коновалова - Сколько стоит корона

Общих пиров он избегал — не желал видеть ни кислых рож лордов, ни гневного лица леди Харроу.

Ночи проходили тяжело — в некрепком душном сне, скорее утомляющем, чем дающем отдых. А утром четвертого дня начались погромы.

Двое теней влетели в спальню Дойла, когда тот еще не до конца оделся. Несмотря на мощную подготовку, оба запыхались и дышали тяжело.

— Громят погреба, — пролаял первый.

— Стража пытается их остановить. Скоро польется кровь, — добавил второй.

Оттолкнув пытавшегося натянуть на него колет мальчишку, Дойл поспешил к брату. Если король своим благостным видом не остановит погром, придется дать гарнизону разрешение применять оружие, Шеан утонет к крови.

— Эйрих! — дверь распахнулась от удара ногой, Эйрих подскочил на постели и заозирался, охранявшие его тени вскинули было арбалеты, но сразу опустили.

— Что такое…

— Вставай! Срочно!

Слово «срочно» подействовало на Эйриха как нужно — не дожидаясь ничьей помощи, он оделся меньше чем за минуту, подхватил из-за изголовья кровати меч и кивнул:

— Я готов.

И он последовал за Дойлом на балкон над Рыночной площадью.

— Громят погреба и лавки. Попробуй остановить их, или…

— Или будут смерти, — продолжил Эйрих. — Я их успокою.

В нескольких шагах от выхода на балкон он положил руку Дойлу на плечо и велел:

— Останься здесь, — а сам вышел вперед, поднял меч и рукоятью ударил о железный щит с изображением герба Стении. По площади пронесся такой грохот, что орущие и дерущиеся простолюдины и стражники замерли. Дойл оперся рукой о стену. Эйрих вышел еще ближе к толпе, на самый край балкона, вскинул руку и сказал, хотя сейчас в этом не было никакой нужды:

— Остановитесь немедленно!

В тишине по толпе прошелся шепоток: «Король». Постепенно, осознавая происходящее, люди начали опускаться на колени, на грязную мощеную булыжником площадь.

— Позор… — продолжил Эйрих, — жителям моей страны. Горожанам моей столицы. Гордый орел Стении превратился в падальщика, пожирающего трупы собственных собратьев. В то время как ваши родители, дети, братья, сестры, жены и мужья задыхаются в собственной кипящей крови, вы гневите Всевышнего низким воровством и грабежами. И за это на нас обрушится новая кара.

Дойл прислонился к стене головой. С него было довольно. Он хотел уехать. Не желал иметь ничего общего со сборищем завтрашних гниющих трупов — толпы жителей. Нужно было увезти Эйриха любой ценой. И леди Харроу. А потом сжечь Шеан вместе со всей этой проклятой заразой.

Эйрих продолжал что-то говорить, а Дойл стоял, прикрыв глаза, и почти ничего не слышал. Усталость легла на плечи могильной плитой. Пожалуй, сейчас он не отказался бы от немедленной, но быстрой смерти.

Но Всевышний не поспешил ее обеспечить, и продолжающий жить ум заработал с прежней живостью. Погромы начались не просто так, а из-за голода. Людям не хватило своих запасов, торговля остановилась почти неделю назад, пополнить их было негде. Нужно было что-то делать с этим. Обозы не попадут в город, пока он не очистится, и вскоре голод толкнет людей на новые бесчинства.

Эйрих договорил и вышел обратно в зал, за окном ревели от счастья. Дойл сделал страже и теням знак уйти, после чего сказал:

— Надо открыть один из складов продовольствия.

Эйрих посмотрел на него тяжелым взглядом, и Дойл в этом взгляде угадал, что брат ощущает на себе тяжесть той же плиты, что и он сам.

— Как жаль, — сказал он тихо, — что ты никогда не участвовал ни в одном заговоре, Торден.

Дойл дернулся, обернулся и переспросил:

— О чем ты?

— Заговор против меня, — Эйрих тяжело выдохнул и сел на трон, вытянул ноги, — если бы ты его возглавил, он увенчался бы успехом.

— Ты болен?

— Здоров. Ты получил бы корону. И, проклятье, был бы лучшим королем, чем я, дорогой брат.

— Ты бредишь, — Дойл отвернулся. — Проспись, выпей вина и не мели чепухи.

— Чепухи? — сзади лязгнуло, Эйрих опустил меч на пол. — Все эти годы ты, а не я, держишь Стению. Ты усмиряешь мятежи, проводишь реформы. И ты знаешь, что такое отвечать за свои решения. Помнишь заговор лордов? Казнь? Я отвернулся тогда, не желал смотреть, как будут рубить конечности моим бывшим друзьям и друзьям отца, зато я видел, что ты смотрел. Не отрываясь! Торден! — Эйрих окрикнул его так громко, что Дойл был вынужден развернуться. — Ты отправил их на плаху и смотрел на их смерти. Ты понимал свою ответственность за них и не пытался прятаться за дешевыми балаганными речами. И теперь… Я — их король. Это я должен был…

Эйрих вдруг сгорбил спину и закрыл рукой лицо. Дойл колебался долго, прежде чем подойти и нерешительно сжать его плечо.

— Ты отличный король, Эйрих. И мы посмеемся над тем, что ты мне сейчас наговорил, когда все кончится.

— Не кончится… Я чувствую, мы умрем здесь. Скоро. Ты был прав, когда говорил, что нужно уехать. Если бы я не разыгрывал из себя легендарного рыцаря в сияющих доспехах, посланца Всевышнего, мы оба были бы уже далеко. Ты был прав.

Дойл был с ним согласен, но не мог в этом признаться, так что просто сказал:

— Мы еще Остеррад не завоевали. И у меня большие планы по торговле с Эмиром. И милордам надо прищемить хвосты.

Эйрих хмыкнул:

— Хочешь сказать, что подыхать еще рано?

Вместо ответа Дойл продолжил, словно и не слышал:

— И мне еще надо жениться на этой сумасшедшей рыжей женщине.

Теперь король рассмеялся громко. Дойл отвел взгляд, хлопнул по руке и произнес:

— Ты даешь людям веру. И они готовы за тобой в пасть к врагу топать ровным строем. Так что… ты и правда отличный король. И не вздумай даже в мыслях перекладывать эту неудобную железную штуковину, — он шутливо щелкнул по короне пальцем, — на мой голову. У меня и без нее спина горбатая.

Дойл полной грудью вдыхал терпкий ночной воздух, сжимая коленями бока коня. После утренних погромов он объехал весь город, убеждаясь в том, что все снова спокойно, но что-то внутри не давало ему расслабиться — пресловутое предчувствие опасности. И именно оно заставило его выехать на ночное патрулирование вместе со своим отрядом. Если что-то произойдёт ночью, он хотел иметь возможность узнать об этом первым.

Однако Шеан был спокоен — пустыми глазницами темных окон таращились в ночь дома, скрипели редкие деревья, а прислушавшись, можно было уловить детский плач из подвалов или крысиный писк.

В неровных пятнах света от двух факелов то и дело возникали грязные лужи, которые уже начали схватываться тонкой коркой льда. Наступая на них, кони фыркали от непривычного хрусткого звука и прядли ушами. Дойл едва придерживал пальцами уздечку, изо всех сил вглядываясь в темноту и вслушиваясь в шорохи. Именно поэтому он услышал тихий металлический лязг и уловил едва мелькнувшую желтую полоску щели ставень одной из лавок. Он поднял руку, показывая отряду остановиться, спешился, порадовавшись тому, что надел мягкие кожаные сапоги, и приблизился к двери. Осмотрел ее — заколоченная наспех. Хозяева бежали из города. Между тем, внутри кто-то был — Дойл отчетливо слышал шаги, скрипы, и ему не почудился отсвет свечи или факела. Он коснулся пальцами двери — и одна из досок легко подалась вперед. Скобы и гвозди выдернули до него.