Ари Мармелл - Утраченное соглашение

— Угу, — Виддершинс снова отвлеклась, засыпала. Из долга, а не интереса она выдавила последний вопрос. — И какой Дом они топчут?

— Эм… полагаю, Дом Делакруа.

Виддершинс тут же поняла, что говорила за Ольгуна и за себя, сказав:

— Ясное дело.

Ей уже не хотелось спать.

Звякали кружки, звенели тарелки, суетились работники, болтали клиенты. Звуки удовлетворения, а то и счастья, вместе становились голосом, песней, радостным вздохом «Дерзкой ведьмы».

В пятнах, но не грязная, потертая, но не старая, таверна принимала несколько десятков клиентов, что пили или общались. Они, как и само заведение, наслаждались лучшим сезоном в Давиллоне за последнее время. Недовольство церкви и вмешательство в торговлю уже не тяготило плечи граждан, и торговля с путешествиями процветали. И хотя дела «Дерзкой ведьмы» нельзя было сравнить с роскошью дней при покойной Женевьеве Маргулис, таверна все же оставалась здоровой.

Теперь городу стало лучше, и она не управляла этим местом.

Только так Робин позволяла себе думать об ушедшей подруге: она. Ее. Слышать то имя, произносить, думать было так больно, что ей не хотелось ничего чувствовать.

Она клялась каждый раз, засыпая в слезах, что это будет последний раз, но это проскальзывало пару раз в неделю.

Для многих посетителей и друзей Робин выглядела хорошо. Все еще тощая, все еще девочка, а не женщина, она уже прощалась с детством. Неуклюжесть сменялась грацией, веснушки немного посветлели, хоть и не пропадали на бледной коже. Она все еще неровно обрезала волосы, но, намеренно или нет, позволила им отрасти ниже плеч.

Это, а еще ее власть в «Дерзкой ведьме», начало привлекать внимание парней и мужчин, и этому не мешало даже мешковатое платье.

Боги, это кошмарно!

— Простите?

Робин посмотрела на рыжебородого Жерара, одного из старых работников «Ведьмы», чуть смутившись.

— Прости, не хотела говорить это вслух.

Он улыбнулся ей знакомо, она знала, что это была дружелюбная улыбка, хоть его зубы были бесцветными, неровными, торчали, как горы, из его десен.

— Но сказала. Так что… о, еще три извозчика сзади… Что кошмарного?

— Пронырливые работники, — фыркнула она, — которые подслушивают личные разговоры, — она взмахнула рукой, чуть не сбила бочки за стойкой. Она вернулась с пенными кружками в руках, что она протянула Жерару, хитро подмигнув. Крупный официант рассмеялся, вытер воображаемые брызги эля с выцветшей синей туники и пропал за столами.

Они играли и знали об этом. Робин делала бодрый вид, Жерар и остальные якобы верили ей. Но у нее было мало причин, чтобы радоваться, в последнее время.

— Эй, Робин!

Несколько. Они были.

Улыбка девушки стала шире, стала искренней, когда она узнала голос в шуме наполовину заполненной комнаты.

— Фостин!

Пришло несколько клиентов — они все время приходили и уходили — но эта улыбнулась в ответ. Трепет огня в камине в другой части комнаты и дымящиеся лампы отбрасывали на ее волосы, обычно похожие на лунные свет, оранжевые огни. Фостин прошла сквозь толпу, изящно, почти без усилий, как Ви… как сделала бы она, и скользнула за стойку. Она тряхнула юбками, достаточно длинными, чтобы отвечать моде, но не мешающими ей постоянно бегать, и устроилась на скрипучий стул, который только освободил ушедший пьяница.

Сдвинув кружки, не слушая крики о выпивке и еде, Робин села за стойку, взяла Фостин за руки. Фостин покраснела, отвела взгляд. Она хотела отодвинуться, но замерла. Глядя на стойку, она сжала пальцы Робин.

— Я не ждала увидеть тебя сегодня, — сказала хозяйка таверны, радость была слышна в голосе, отвыкшем выражать их.

— Я… ох… — гостья была на пять лет старше Робин, но лепетала, как школьница. — Я… сама не ожидала. Что буду тут. Сегодня, — Робин растерянно моргнула, и она виновато улыбнулась. — Я по работе. Я не… я не рада тут быть…

Робин задумчиво кивнула… и ждала. Ждала.

— Фостин?

— О! — курьер нервно рассмеялась и отпустила руки Робин, порылась в сумочке, скрытой под жилеткой и юбками. Она передала толстую дешевую бумагу, запечатанную воском, без подписи или печати.

— Кто мне мог написать?

Это был риторический вопрос, она не собиралась это произносить, как и восклицание до этого. Но Фостин пожала плечами.

— Не знаю, Робин. Я пришла домой после доставки по городу и нашла на крыльце со стандартной оплатой и открытой запиской, где говорилось: «Прости, мне тебя не хватало». Обычно я такое не ношу, но… — она пожала плечами и робко улыбнулась.

Робин кивнула, развернула бумагу… и поросла сосульками, тут же замерзнув.

Могила Женевьевы. Сейчас. Прошу.

— Робин?

Девушка едва слышала. Она могла лишь смотреть.

— Робин, что такое?

Это был ее почерк? Не похоже, ведь Робин долго разглядывала записку, что она оставила перед побегом, но было близко. Грубовато, криво…

Будто послание было написано в страхе и спешке.

— Прошу… Робин, ты меня пугаешь!

Она подняла голову и задумалась, как выглядит ее лицо, раз Фостин так испугалась.

— Мне нужно идти.

«Это мой голос? Звучит слишком пусто…».

— Куда? Что там?

— Прости. Я не могу, мне… нужно идти.

Без слов, не взглянув на клиентов, лишь отыскав плащ, Робин вышла в холодный вечер, худые ноги несли ее быстрее, чем могли.

На миг Фостин и Жерар переглянулись. Он хорошо знал Робин, она слышала часто истории, так что они не сомневались, к кому девушка так спешила.

Хоть ее губы дрожали, а лицо стало напряженным, Фостин сорвалась с места и пошла следом.

Робин смутно осознавала, что Фостин идет за ней, но не думала, что это важно. Она не отметила и то, что курьер, часами бегающая по Давиллону, не могла ее догнать.

Ее легкие пылали от усилий и холода, дыхание вырывалось паром, люди мелькали потрясенными и злыми лицами, кричали и ругали девчонку, что миновала их, порой отталкивая с силой, что не вязалась с ее размером.

Это не было важным. Мира не было, только место назначения, дорога туда и эмоции в ее разуме, грозящие утопить ее. Страх и гнев, обида и тревога, больше любви, чем она хотела признавать, и уголек ненависти…

Она знала, что подошла к кладбищу, уловив запах почвы и растений, которого не было в других местах в это время года. Город и церковь старались сохранять кладбища (богатые, по крайней мере) густо засаженными, чтобы это мешало там ходить в любое время года, хоть они не всегда работали над этим усердно. Через полминуты стало видно ворота.

Робин застыла, грудь вздымалась, тело дрожало, но не из-за холода. Она сжала железо рукой, согнулась, и ей казалось, что она рухнет…

Она не видела и не ощущала руки, что поймали ее, пока не повисла в их хватке.