Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Ненавидела она и своего калеку-мужа, вот уже который год медленно умирающего в душных, безвкусно обставленных покоях. Выходя за него, леди Мора мечтала о счастье. Перед свадьбой она с упоением примеряла свой новый титул: на ночь шептала в подушку «леди Тоури, супруга Дарета Тоури» — и засыпала с блаженной улыбкой. То и дело смотрелась в зеркало, начёсывала свои (и без того пышные, чем она всегда гордилась) каштановые волосы, радовалась волнам завитков. Натиралась дорогими миншийскими мазями, чтобы отбелить кожу. Бедная семья Моры не так уж много могла себе позволить, но она готовилась изо всех сил: ведь положено молодой жене угождать своему мужу… Однако случилось то, что случилось.

Леди Мора получила не доблестного и обходительного мужа-рыцаря, одного из наследников древнего рода — а капризного, невзрачного мальчишку, который вырос в тени более успешных братьев и властных родителей. Вскоре после свадьбы — не прошло и десяти дней — Дарета поразила загадочная болезнь: мгновенный приступ с судорогами, удар, которому ни один лекарь не нашёл объяснений. Капризный мальчишка стал ещё и увечным — недочеловеком, недомужчиной; и жалость Моры быстро превратилась в отвращение. Может, участь Дарета вызвала чья-нибудь тёмная магия — или древнее проклятие злосчастного рода Тоури; или боги покарали их за гордыню?… Леди Мора не знала, да и не так уж важно это было для неё. Её занимала и ранила лишь собственная судьба — судьба сиделки, обречённой на пожизненные страдания. Она ничем не заслужила такого. Она годами умело играла свою роль: вошла в доверие к старому лорду, пыталась наладить отношения с мужем и его роднёй. Но, если бы леди Море представилась возможность сбежать, не опозорив при этом себя и не потеряв всё, она бы использовала её не задумываясь.

Такой возможности не представилось.

Годы шли, королева Альсунга захватила Ти'арг — а леди Мора по-прежнему прозябала в глуши, мысленно проклиная каждый камень Кинбралана. Хотя возраст мало испортил её, красоту юности было уже не вернуть. Леди Мора сокрушалась о ней, как плакальщицы на похоронах сокрушаются об усопшем.

Единственным живым существом, которого она здесь любила, была дочь. Уна. Странное создание — странное, как её родовой замок. Ранимое, своевольное, закрытое наглухо, совершенно не похожее на неё… Иногда Море казалось, что та ночь, под покровом которой Уна была зачата, привиделась ей во сне — настолько всё было тогда нереально и неправильно. Настолько сильным, до боли, было её желание. Ни до, ни после ей не довелось испытать ничего подобного. Леди Мора не раскаивалась в своём грехе, о нет; но Уна стала вечным напоминанием о той колдовской боли, о ране, которой не подобрать исцеления. Мора любила её отчаянно — так, что порой из-под любви пробивалась ненависть.

Теперь подошло — слава Льер — время, когда леди Мора может выдать дочь за Риарта Каннерти. Уне скоро исполнится двадцать: она родилась на исходе лета, за месяц до праздника урожая, так что осталось совсем немного. Скоро она потеряет право оттягивать. Она и сама это понимает.

Скоро, но не прямо сейчас — потому что леди Алисия родила второго сына и пригласила их в гости на семейное празднество. Леди Мора была рада поездке: она любила хлопоты и сборы, которые вносили хоть какое-то разнообразие в ежедневную тоску. И, кроме того, они уже два года не были в Рориглане — в замке мужа Алисии, где она наконец-то остепенилась. На юге, в низовьях Реки Забвения, уж точно гораздо лучше, чем здесь — вплотную к Старым горам, чуть на юго-запад от Волчьей Пустоши… Везде лучше, чем в Кинбралане. А каждый день вдали от мужа — это и вовсе бесценный подарок.

Леди Мора собиралась сама и периодически понукала Уну (должно же это бледное недоразумение хоть когда-то отрываться от своих книжек!..) Вот уже третий день — с тех пор, как от Алисии прибыл слуга с письмом, — Мора была в хорошем настроении.

Только одно его омрачало. Одна мелочь — казалось бы, ничего существенного, но…

Своему первенцу Алисия дала имя Гордигер — родовое имя семьи Тоури, в честь отца и брата. Леди Мору её выбор вполне устроил; да и племянник рос весёлым, подвижным крепышом. Но второй сын… Леди Мора долго вчитывалась в имя младенца, которое Алисия вывела крупными размашистыми буквами. Вывела, наверняка ликуя: Мора подозревала, что так исполнилась её давняя мечта.

Альен. Алисия назвала ребёнка Альеном.

Уна подула на обожжённые пальцы и поспешно стёрла последний штрих в цепи символов. Хорошо, что она выбрала сегодня карандаш, а не чернила… Кольцо на столе не просто осталось видимым — даже не побледнело и не обратилось в прозрачный сгусток тумана, как было два дня назад. Снова у неё не получилось.

Зато край стола и бумага под ладонями накалились и задрожали, будто готовясь взорваться. Уне казалось, что точно так же, изнутри, накалилась она — большой нелепый котёл, что скоро лопнет… Уна отложила лист с символами, книгу со схемой-образцом, многострадальное кольцо, переплела пальцы в замок — и задумалась.

Заклятие невидимости было лишь одним из многих — из сотен и десятков, которые ей не удалось (и, может быть, не удастся) освоить самостоятельно. С каждым годом Уна всё отчётливее понимала, что предел близок: рано или поздно, в страшном «когда-нибудь потом», она уже не сможет молчать о своём Даре. Дар разрывал, переполнял её, присылая то кошмарные сны и томящие видения, то бессонницу — а то и беспричинную, звериную тоску, когда хочется лишь бродить ночами по замку и окрестностям в поисках неведомо чего. Были, конечно, и дни, когда Уна чувствовала себя звенящей от радости, полной сил — почти всемогущей, — но они возвращались всё реже, и всё меньше простых, каждодневных вещей приносили ей покой и счастье.

Уже несколько лет Уна выторговывала себе по несколько часов в день — выторговывала у образа жизни, подобающего леди (возня со слугами, бесцельные прогулки, ленивая болтовня с соседями, шитьё и вышивание без конца…), чтобы закрыться в библиотеке или своей комнате. Ключ от библиотеки в день совершеннолетия — когда ей исполнилось семнадцать — перекочевал к Уне от матери, так сказать, официально; но вообще-то она задолго до этого бессовестно овладела копией, осчастливив заказом кузнеца из деревушки Делг. Все книги и свитки Кинбралана, которые хотя бы отдалённо, глухим эхом, касались магии, стали владениями Уны — её личной загадочной страной, спрятанной от посторонних. Она уходила в эту страну сначала с трепетом, а потом — по привычке, уже не мысля себя без неё. Уна несла свою тайну, не зная, на что она больше похожа: на золотое сокровище или на гнойные струпья прокажённого…

Пожалуй, сравнение с проказой было всё же уместнее. Именно так Уна ощущала свой Дар, погружаясь в историю Обетованного, а заодно — в историю своего рода.