Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Шун-Ди сидел у подножья «башенки», скрестив ноги, а дракончик вился вокруг него, подобно игривому щенку. Или, скорее, котёнку — если учесть нежно-сладкую грацию его движений. Эта сладость, впрочем, не отменяла чувства опасности, которое всё ещё не покинуло Шун-Ди — и возвращалось каждый раз, когда он смотрел на серебристую чешую, крылья, как у нетопыря, и мелкие острые зубы.

Надо сказать — не по возрасту острые… Шун-Ди мельком глянул на свои пальцы и вздохнул. Сар-Ту и гребцы, наверное, думают, что в трюме он тайком везёт любимого кота, с которым не смог расстаться. Или кусачего попугая — вроде того, что держал один из магов в их экспедиции на запад.

Держал до одного печального случая. Лисица-Двуликая, приятельница Лиса с синим, как сумерки, мехом (если Шун-Ди не путал, её звали Аратха) не устояла перед искушением, и магу пришлось распрощаться с попугаем навсегда. По крайней мере, до света, покоя и забвения, которые обещаны всем в чертогах Прародителя…

Маг, мягко говоря, разозлился. Он в самом прямом смысле метал громы и молнии.

А Лису было смешно. Ему всегда было смешно — и после он хохотал даже над тем укусом в ладонь, которому Шун-Ди (по глупости) придал столь большое значение. Это случилось, когда Лис впервые принял звериный облик в его присутствии; во внезапном укусе опьянённый Шун-Ди увидел знак признания, доверия, посвящения в дружбу… Что угодно — только не простую шутку, которой этот укус оказался на самом деле.

Ранки от зубов Лиса быстро затянулись, а через несколько лун и шрамы сошли. Шун-Ди редко признавался себе (но всё-таки признавался), что не хотел этого.

А вот следы от укусов дракона, возможно, заживают быстрее, чем от шуток оборотня… О Прародитель, ну что за бред лезет в голову?

Дракончик, устав резвиться, распахнул кожистые крылья и снова тяпнул Шун-Ди за палец — уже и так болевший. Он поморщился и взял из стоявшей рядом миски очередную полоску сушёного мяса. Аппетит у дракончика был просто тигриный: Шун-Ди с каждым днём всё больше недоумевал, как в такое крошечное, изящное тело помещается столько еды?

— Назвать? — переспросил он, пока полоска мяса с чавканьем исчезала в розовом горле; чешуйки на длинной шее (толщиной в два пальца Шун-Ди) переливались оттенками серебра — то цвета тумана утром, то дорогой посуды, то бликов света на каплях росы… Видно было, как слишком большие куски пищи выгибают плоть изнутри. Дракончик жевал с радостью ребёнка, поглощающего сласти, широко раскрывая рот. — По-моему, пока достаточно просто «дракончика». Вряд ли у нас есть право давать ему имя без ведома матери.

Лис презрительно фыркнул.

— Звать дракона драконом? Ну уж нет. Идиотски и унизительно.

Шун-Ди подул на укушенный палец. Поднял глаза — прямо напротив красовались узкие смуглые ступни, пятками бьющие по ящикам, и застиранные льняные штаны.

— Ничего унизительного. Я ведь зову тебя Лисом.

— Потому что мне это нравится, Шун-Ди-Го. А ему — нет.

Дракончик покончил с мясом и принялся выковыривать его остатки из щелей между зубами, орудуя раздвоенным язычком. Его движения сделались сыто-замедленными, а светлое брюшко слегка округлилось.

— Ты считаешь? — с сомнением спросил Шун-Ди. На его взгляд, дракончику было совершенно наплевать. — Ладно. Как хотела назвать его Рантаиваль?

— Не знаю. Со мной она этим не поделилась… — Лис пощёлкал пальцами на мотив старой миншийской песни. Шун-Ди опасливо ждал, до чего же он додумается в итоге. — Как тебе Аркьядр? Грозно и звучно.

— «Молния» на языке Двуликих?

— Скорее уж «всполох». Или «вспышка». Что-то огненное и короткое.

— Даже не знаю… Рантаиваль ведь из той породы, что дышит раскалённым паром, а не огнём. Он не сможет выдыхать пламя, когда вырастет.

— Ну и что? — Лис уязвлённо приподнял рыже-золотую бровь. К своему менестрельему дару подбирать нужные слова он относился весьма щепетильно. — Как раз не так заурядно. Серебристый всполох. Ночной. Лунный.

— Тогда уж Звездопад, — усмехнулся Шун-Ди. Дракончик, заведя крылья за спину, обнюхивал его сандалию — явно размышлял над тем, покусать ли эти пальцы тоже. — Или Ветер. Или Снег. Знаешь, как зимой в северных королевствах…

— Не надо объяснять мне, что такое снег, Шун-Ди — Забывчивый, — Лис гибко потянулся, непонятно как усидев на шаткой конструкции из ящиков, и подтянул под себя ноги. — Я же говорил, что был в Альсунге. Там и смотреть особенно не на что, кроме снега — Ледяной Чертог и окрестности… Брр. А твои варианты, уж прости, звучат как клички для лошадей.

Шун-Ди хотел было обидеться, но потом передумал. Обижаться на Лиса он по-прежнему не умел. Дракончик заинтересованно потрогал его ногу острым кончиком хвоста — и тут в голове словно что-то щёлкнуло.

— Иней, — произнёс он. В миншийском это слово было заимствованием из ти'аргского. Шун-Ди видел такое всего однажды, когда позапрошлой зимой приплыл в Хаэдран с торговым рейдом. Одной флотилией с ним плыли другие купцы с Рюя, Маншаха и Гюлеи — везли шёлк, жемчуг, снадобья, мази и благовония (разумеется). Лидеры купеческих гильдий Хаэдрана назначили встречу в пригороде, и дорога до нужной гостиницы почему-то врезалась Шун-Ди в память необычайно чётко. Раннее утро — и деревья, словно облитые не то серебром, не то белым золотом… Тогда он впервые понял, что значит это холодное, чужеземное слово. — Иней, Лис. По-моему, ему подходит.

— Иней… — повторил Лис — медленно, со вкусом играя голосом. Его глаза янтарно полыхнули, и Шун-Ди предположил, что мысленно оборотень уже складывает новую песню. — Мне нравится, Шун-Ди-Го. Скоро проверим, понравится ли его хозяину.

Два дня спустя «Русалка» вошла в гавань Хаэдрана. Даже для такого маленького и подвижного судёнышка места там было маловато: разгар лета и начало осени заставляли все королевства Обетованного биться в торговой лихорадке. Поднявшись на палубу, Шун-Ди заметил сразу два знакомых корабля — «Владычицу» и «Созвездие Водоноса»; оба были собственностью Ниль-Шайха и направлялись к берегам Ти'арга по шесть-семь раз в год. Оба уже бросили якоря. По сходням с шумной болтовнёй стаскивали тюки и ящики — часто такие огромные, что из-за них не было видно людей. Шёлк, пряности, фрукты?

Шун-Ди поймал себя на том, что по привычке пытается угадать, какой груз подвезли корабли, раздумывает о его качестве, бегло оценивает паруса и снасти. Он нервно улыбнулся: торговец, видимо, всегда остаётся торговцем.

И когда становится преступником, предателем — тоже.

Ещё Прародитель учил, что у каждого смертного собственное, навеки данное место в жизни, и от него никак не избавиться. А истинная мудрость — в том, чтобы принять свою судьбу.