Юлия Пушкарева - Клинки и крылья [СИ]

Альен посмотрел на него испытующе. Погрузил пальцы в золотые завитушки резьбы на стене, размышляя — сказать ли?

— А если нет — разве не согласен?… — тихо спросил он.

Ривэн ссутулился и страдальчески свёл кривые брови.

— Закрой его, Альен, — вместе ответа попросил он, и просьба сильно походила на мольбу. — Закрой его сейчас. Пусть Хаос убирается прочь, пусть этой ведьме незачем будет вести войну… К чему медлить? Чем дольше мы здесь, тем больше у тэверли шансов… соблазнить тебя, — выдавил он, не сразу подобрав нужное слово. И перевёл дух: наверное, перенервничал за время этой речи сильнее, чем в зале боуги.

Альен какое-то время молчал. Буря снаружи не стихала — а ещё через несколько коридоров отсюда, на том же уровне Храма, он услышал шаги и негромкие голоса.

— Хочешь ещё что-нибудь сказать?

— Да.

Ривэн теперь стоял, покачиваясь с носка на пятку. Альен уже давно заметил, что в подобные моменты ему некуда деть руки и ноги… Наблюдая за растерянностью вора, он испытывал странное удовольствие. Ужасно, если задуматься.

Больше смака, чем в церемониях Кинбралана, когда перед тобой заново стали преклонять колени? Больше вкуса, потому что искренне, без закона, без традиции — не так ли, Повелитель?…

О бездна, как же он отвратителен.

— Значит, говори сейчас, пока мы одни, — Альен спрятал горшочки в карман, а нож — за пазуху, к своим амулетам. Шаги приближались. Он узнал мелодичное мурлыканье Поэта; второй голос, женский, был ему не знаком.

— Он тоже хотел бы, чтобы ты закрыл его немедленно. Бадвагур.

— Я отвечу позже, — бросил Альен, оборачиваясь. Как бы тауриллиан ни хотелось удивлять его внезапными появлениями, у них ничего не выйдет.

Поэт — как и раньше, нагой и босой — выплыл из-за поворота, ведя под руку стройную спутницу. Его вновь окружил сонм синих бабочек, а за ухом торчало вечное перо. Альен заметил, что его кончик ещё влажный — чернила блестят; видимо, бессмертные и в самом деле могут позволить себе не тратить ночи на сон…

— Оказывается, наши гости — ранние птахи. Встали с рассветными песнями майтэ, — лучезарно улыбаясь, проговорил Поэт. — Приветствую вас, ибо уже забилось сердце нового дня!

— И зачем так вычурно?… — проворчал Ривэн, вежливо кивая. Властная магия господства, исходившая от Поэта и от той, кто пришла с ним, явно боролась в нём с человечьим предубеждением.

— Забилось, да так громко, что спать до полудня мы не смогли, — сказал Альен, стараясь скрыть насмешку, но не до конца. Красивая спутница Поэта, закутанная в красный шёлк, без всякого стеснения его разглядывала. — Гроза началась, проще говоря.

— И очень вовремя: небу и земле тоже свойственно предчувствовать перемены, — Поэт подмигнул: на миг скрылся по-драконьему золотой, опасный ободок глаза. — Позвольте представить вам Тиль Миранну Хаанаэль. Она прибыла в Храм из своих владений сегодня, потому что узнала о вашем приходе.

— Можно и просто Тиль, — женщина подошла к Альену с какой-то плотоядной улыбкой. Ривэн, издав сдавленный возглас, попятился: аура безусловной власти, присущая всем тауриллиан, окутывала и её, но обладала особым оттенком.

Тиль была нечеловечески красива, как Мельпомена и Сен-Ти-Йи — по-своему, разумеется. Хрупкая и тоненькая, точно резная статуэтка, однако со всей округлой обольстительностью, доступной женщинам; алый шёлк мало скрывал её тело. Водопад каштаново-золотистых кудрей; браслеты, почти втиснутые в кожу узких запястий; голубые, будто горные озёра, глаза… Избранный бессмертной облик навевал что угодно, кроме покоя и доверия.

— Я восхищён, досточтимая Тиль.

— И я тоже под впечатлением, Повелитель Хаоса, — гортанно пролепетала Тиль и протянула руку, чтобы дотронуться до его щеки. Хищно приоткрылись её губы — пухлые и красные, точно искусанные… Альен отстранился, будто бы надумав подтащить поближе Ривэна, и с усмешкой покачал головой.

Он скорее догадался, чем понял: древнее любовное колдовство, которое запускается от прикосновения. Людям сейчас остались лишь жалкие подделки и последыши этой тонкой, но разящей не хуже клинка магии — приворотные зелья, наговоры полуграмотных ведьм… А единственные из смертных, кто сохранил магическое искусство в его высоком варианте — Отражения — мало интересуются подобными вещами.

И, наверное, не зря.

Выходит, нити всего этого тоже вплетаются в великое прошлое тауриллиан. Стоять рядом с этой маленькой женщиной в красном — не менее рискованно, чем разгуливать над жерлом вулкана; одно её прикосновение лишит его воли, исказит разум похотью. Поэт знал, кого позвать в Храм.

— Волшебник с востока избегает женщин? — разочарованно протянула Тиль. Её зрачки враждебно сузились. — Ни за что не подумала бы так, увидев тебя.

Альен натянуто рассмеялся.

— Мне принять это за новый комплимент, о бессмертная?…

— Он слишком скромен, моя дорогая, — вмешался Поэт. — Не обижайся на Повелителя. Он — смертный, несмотря на своё могущество. Смертные тянутся к теплу, твоя же красота обжигает, подобно пламени, зато не способна согреть…

— Вот именно, — подтвердил Альен, не в первый раз поблагодарив про себя Поэта. Этот бессмертный, кажется, настроен к нему лучше других; что ж… Дар каждого из тауриллиан неповторим — ещё ярче, чем у смертных магов; так что это весьма логично. — Мы с другом (кстати, его имя Ривэн) исключительно скромны. А у Ривэна к тому же есть возлюбленная… Есть возлюбленная, — с нажимом повторил он, игнорируя возмущённое мычание Ривэна. — Леди Синна эи Заэру из королевства Дорелия. Он хранит ей верность.

— Понятно… — сказала Тиль Миранна Хаанаэль; из изгиба её неествественно красных губ теперь сочилась язвительность. — Как же счастлива будет та, кто займёт это место в твоём сердце, Повелитель Хаоса… И как же несчастна.

Проклятые забавы тауриллиан… Альен вздохнул. И почему с ним уже вторые сутки обсуждают его «сердце» (во имя Хаоса — мерзейшее слово в этом значении; он всегда не выносил слащавость) вместо его магии и разрыва?… Даже более подробный рассказ об Узах Альвеох был бы сейчас более уместен, честное слово.

Вспышка раздражения на Тиль почему-то переросла в злость. Ему ярко представилось, как сотворённая заклятием сверкающая удавка сомкнётся на белом горле, как надменная тауриллиан будет молить о пощаде, а не лезть в то, что её не касается… Тот же соблазн, хоть и в меньшей степени, возникал применительно к Поэту. Может, и глупо — но здесь, в паре сотен шагов от разрыва, он ведь наверняка сильнее, чем они…

— Наверняка, но мои зубы будут на твоём горле раньше, волшебник.

Альен медленно развернулся. На этот раз он не расслышал ни шагов, ни дыхания за своей спиной — вот это, действительно, высочайшая магия…