Юлия Пушкарева - Прорицатель [СИ]

— Шесть медяков, пожалуйста.

На прилавок со звоном высыпалась горсть серебра. Атти изумлённо подняла глаза.

— Но это слишком... — и осеклась. Незнакомец смотрел на неё с тёплой и виноватой улыбкой. Веснушки, нос с горбинкой. Нет, этого не может быть. — Эйтон?

— Атти. Я скучал.

Время на острове Феалтах текло медленнее, чем привык Мей. Дни неспешно переваливались в ночи и обратно; он не считал их — может быть, потому, что чувствовал себя по-настоящему счастливым; его, разломанного, как будто склеили изнутри. Ему нравилось бродить в одиночестве и слушать море, нравилось вспоминать и строить планы... Он планировал, как вернётся в Город-на-Сини и добьётся влияния при градоправителе: его Дар — нешуточное преимущество для любого политика. Они втроём станут богаты, и у них появится свой дом — большой и удобный. Мама сможет больше не мыть посуду и начнёт одеваться, как леди, а Атти выйдет замуж за надёжного человека и будет счастлива. Наведается он и в Долину — поживёт там пару лет или хотя бы месяцев, доучится у Гэрхо, побеседует с Деос, покажет Отражениям свои сочинения — что они, интересно, скажут по этому поводу? Пусть даже ничего хорошего — всё равно интересно узнать. И Ниис хотелось бы навестить — отблагодарить лорда Тернегара с леди Амельдой чем-то более значительным, чем слова, сказать Маире спасибо за гелиотроп, послушать язвительные монологи Веттона, посмотреть на жену Таллиама... И ещё он обязательно разузнает всё, что сможет, о своём отце. А если получится — найдёт его.

Он, конечно же, знал, что всего этого может никогда не произойти, что он может умереть на этом пустынном острове, прячась от Близнецов рядом с женщиной, к которой привязан намного больше, чем это позволено, и которой не нужен.

Однажды Мей сидел со своими записями на любимом месте на берегу, вытянув ноги так, что периодически пальцев касалась вода. Где-то вдалеке раздавались крики чаек — хотя это были и не совсем чайки, но Мей не знал их названия. К нему подошла Анна и села рядом — Мей увидел пару её босых маленьких ступней рядом со своими костистыми ногами.

— Я подумала о том, что ты сказал о грехе, и всё-таки не могу с тобой согласиться.

— И почему же? Потому что я красильщик? — хмыкнул Мей, искоса взглянув на её точёный профиль.

— Глупо говорить так — ты же знаешь, что нет. Просто ты сказал, что грехом называется...

— Грехом перед богами и людьми, — машинально поправил Мей, вспомнив жреческую формулировку.

— Я не верю в богов... Но пусть так — перед богами и людьми. Так вот, им, по-твоему, называется всё, что не является естественным, правильным и положенным. Но откуда ты знаешь, что именно естественно и правильно?

— Это все знают. Нельзя отрицать, что убить или украсть — это грех.

— А убить по случайности или в битве за своих родных? А украсть во имя спасения чьей-то жизни?

Мей вздохнул. Он не представлял, что ответить, к тому же уже и не помнил, с чего у них начался этот разговор. Он положил тетрадь и перо на песок между ними.

— Не уверен, что здесь могут быть какие-то оправдания.

— Тогда и твой Дар — грех. Вряд ли кто-то в здравом уме будет считать его естественным.

— Вполне вероятно — невольный, но грех. Я вижу то, что не дозволено видеть людям, и никогда не утверждал, что меня это радует, — запальчиво сказал Мей.

— Ты невыносим, красильщик... А любовь, по-твоему, тоже может быть грехом?

Мей собрался было ответить «Вполне», но не решился. В голове у него вертелось множество возможных слов, и ничего не подходило.

— Вряд ли вообще кто-то может ответить на этот вопрос, — тяжело вымолвил он наконец. По водяной кромке полз пурпурный морской ёж, и Мей стал смотреть на это маленькое чудовище. Жаль, что Теиг не видит.

— И всё-таки? — тихо произнесла Анна. «Чего ты добиваешься?» — с тоской подумал Мей.

— Если даже и может, я не откажусь от неё. Я люблю тебя, и пусть боги и люди проклянут меня, если это грех.

В следующую секунду в воздухе что-то тонко просвистело, запахло жаром и копотью. Анна вскочила, хищно изогнувшись, и Мея поразила перемена в её лице — раздувшиеся ноздри, встревоженно раскрытые глаза. Она смотрела куда-то за его спину. Поднялся ветер, и песок змеисто зашевелился. Мей осторожно встал.

— Анна, что слу...

Не ответив ему, она коротко вскрикнула что-то на незнакомом языке. Мей оглянулся. Перед ним стояли Близнецы — единые в двух телах, смуглые, вихрями перелетающие с места на место и одновременно неподвижные, как вода. И Мей только сейчас понял, на чьи глаза похожи их — на глаза Анны, и примерно с той же долей безумной, волчьей желтизны. Он замер.

— Мы пришли, сестра, — их голоса звучали в унисон. — Мы пришли по твоему зову.

— Сестра?... — переспросил Мей. У него спазмом сжало горло. «Нет. Нет, нет, нет».

— Я не приводила вас.

— Нет, ты привела нас. Это так, брат? — спросил один из них.

— Так, брат, — ответил другой. — Исполнилось то, что нам предначертали. Открылся путь к сердцу видящего, и открылась наша дорога.

— Путь к сердцу? — слабо повторил Мей. Так вот в чём дело. Как можно было быть таким идиотом и не понять сразу — сначала эта история с Атти, а потом... Он просто баран, предназначенный в жертву, и принести её мог только человек, к которому он привязан — только тот, чей удар способен нарушить его защиту. Он никто, он пешка.

— Мей, выслушай меня.

— Я тебе верил, — всё рухнуло так быстро и так неправдоподобно легко. Всё это время Анна не охраняла его, а вела к гибели; вся её помощь — одна большая ложь, призванная лишь заставить его абсолютно довериться... И полюбить. Зато теперь не надо бояться — всё, что можно потерять, уже потеряно. — Что ж, делайте, раз пришли. Убейте меня.

Близнецы не шелохнулись — должно быть, ожидали приказа своей сестры — или повелительницы. Анна молча смотрела на него, и Мею вскоре надоела эта немая сцена.

— Ну же, бездна тебя возьми, — он думал, что закричит на неё, но вместо этого голос сбился почти на шёпот. — Скажи им. Я ведь прорицатель, а ты из этой Цитадели Порядка — или как её там. Меня не должно существовать. Вот только интересно, как ты обвела вокруг пальца Отражений, особенно Гэрхо? А впрочем, неважно. Не отвечай. О боги, прекрати это немедленно. Я прошу.

— Мей...

— Не тяни, Анна. Ты и так потратила на меня уйму времени. На меня, красильщика, сына судомойки. Прекрати это.

— Мей, тебя не убьют, — её голос окреп, и она по-королевски подняла руку — хрупкая и величественная фигура, озарённая солнечными лучами. — Я так решила, и воля моя нерушима. Он останется жить, и его Дар будет при нём. Он подчинил его себе. Мы ошибались.

— С тобой не согласятся, сестра, — отстранённо и хором ответили Близнецы.